Смертная чаша весов

Рэтбоун искренне удивился, увидев, что принцесса совсем небольшого роста. Неизвестно почему, но он вообразил, что женщина, ставшая виновницей двух самых громких в истории Европы скандалов, связанных с членами королевской семьи, должна быть высокой и импозантной особой. Однако принцесса Гизела была маленькой и настолько худой, что казалась болезненно-хрупкой, как статуэтка, которую опасно брать в руки. Она была во всем черном – от изящной шляпки с вдовьей вуалью до безукоризненных линий черного жакета, подчеркивающего изящество ее торса и осиную талию. Широкая юбка из черной тафты еще больше усугубляла кукольную хрупкость ее фигуры.

Словно общий вздох пронесся по судебному залу.

– Браво! – крикнул мужской голос.

– Храни вас Господь! – всхлипнув, произнесла одна из женщин.

Рукой в черной перчатке Гизела медленно откинула с лица вуаль и, нерешительно повернувшись к залу, как-то вымученно улыбнулась.

Сэр Оливер следил за ней с возрастающим любопытством. Она не казалась красавицей, да и никогда не была ею. Но теперь еще и горе наложило свою безжалостную печать на ее лицо, и оно стало почти бескровным. Волосы принцессы, убранные под шляпку, судя по небольшой выбившейся прядке, были темными. У нее был высокий лоб, прямые, хорошо очерченные брови и большие глаза. Она смотрела прямо перед собой, и в глазах ее были видны проницательность и сознание собственного достоинства. Тем не менее в этой женщине чувствовалась какая-то напряженность и настороженность. Особенно явно об этом свидетельствовали жесткие линии ее рта. Однако, учитывая невосполнимую утрату и тяжесть обвинения, обрушившегося на принцессу Гизелу, она держалась удивительно хорошо, а в том, что женщина была напряжена, не было ничего неожиданного. В зале суда ей пришлось встретиться лицом к лицу с той, кто всегда была ее заклятым врагом.

Взгляд, которым Гизела удостоила галерку, был последним ее жестом в сторону публики. После этого, не оглядываясь по сторонам, она заняла свое место за столом обвинения, подчеркнуто избегая смотреть в сторону Рэтбоуна и графини.

Все это настолько захватило присутствующих в зале, что никто словно и не замечал следовавшего за принцессой адвоката Эшли Харвестера, севшего на стул рядом с нею. Тогда-то Оливер впервые увидел его. А ведь этот человек был его главным противником – и противником сильным, опытным, – с которым ему предстояло помериться силами. Рэтбоуну никогда прежде не доводилось встречаться с Харвестером один на один в суде, но ему была хорошо известна его репутация. Он был человеком твердых взглядов, готовый к схваткам за свои принципы, независимо от того, кто был его противником. Сейчас на длинном худом лице Эшли была та сосредоточенность, которая делала его пугающе суровым. У него был прямой нос, глубоко посаженные светлые глаза и узкие бескровные губы. Есть ли у него хоть капля юмора, можно было только догадываться. Что ж, Оливеру предстояло вскоре узнать это.

Судья оказался человеком немолодым и с довольно необычной наружностью. Судя по его лицу, казалось, что он лишен плоти и состоит лишь из кожи и костей; при этом кожа его была настолько тонка, что под нею угадывался череп. Однако его лицо не казалось от этого пугающим. На первый взгляд могло создаться впечатление, что судья слабоволен и некомпетентен и что, возможно, он получил этот высокий пост по праву рождения, а не из-за своих интеллектуальных способностей. Мягким голосом он призвал зрителей к порядку, и шум мгновенно стих – но не потому, что так велел судья, а потому, что никто не хотел пропустить ни слова на этом необычайном процессе.

Рэтбоун перевел взгляд на скамьи присяжных. Как он уже объяснял своему отцу, жюри выбиралось из людей, владеющих собственностью: таковы были правила. Все они были в парадных костюмах – темные пиджаки и белые жесткие воротнички, жилеты строгих оттенков и наглухо застегнутые сюртуки. Как-никак, на суде присутствовали особы королевских фамилий, хотя и обедневших и лишившихся былых прав. В зале собралось много знатных господ благородных кровей, и немало их будет вызвано в качестве свидетелей. Лица присяжных были торжественны и серьезны, как и приличествует случаю, а их волосы и бакенбарды тщательно расчесаны. Они смотрели перед собой застывшим взглядом, стараясь не моргать.

Галерку заполнили репортеры с карандашами и блокнотами наготове. Никто из них даже не шелохнулся.

Заседание суда было объявлено открытым.

Эшли Харвестер встал.