Смертная чаша весов

Эшли воспринял это с привычной невозмутимостью.

– Но потом вы все же вернулись в Англию?

– Да.

– Зачем же? Ведь ваш дом – Венеция?

– Потому что узнал, что графиня фон Рюстов обвинила принцессу Гизелу в убийстве. Я хотел удостовериться, правда ли это, и если правда, то собирался убедить графиню немедленно отозвать свое обвинение.

– Понимаю. – Харвестер заложил руки за спину. – Когда вы приехали в Лондон, что вы здесь узнали?

Флорент опустил глаза и нахмурился. Он, очевидно, ожидал такого вопроса, и тем не менее тот был ему неприятен.

– Я узнал, что графиня фон Рюстов совершенно открыто выдвинула обвинение, о котором я уже слышал.

– Вы услышали это один раз? – Эшли сделал несколько шагов к свидетелю, словно хотел взглянуть на него получше и как бы с другой стороны. – Или несколько? Вы слышали собственными ушами, как графиня это говорила, или вам об этом рассказывали?

– Я сам слышал, как она это сказала, – признался Флорент и поднял на адвоката широко открытые темные глаза. – Но никто не верил в это.

– Откуда вам это известно, мистер Барберини? – Харвестер удивленно вскинул брови.

– Так утверждали все, с кем мне довелось разговаривать.

– И вы уверены в том, что они говорили правду? – В голосе адвоката звучало недоверие, однако он был предельно вежлив. – Вам могли сказать это в общественном месте, где обычно воспитанные люди весьма сдержанны. Но вы не знаете, что они говорят дома. Полагаете, их не одолевают сомнения?

– Я могу сказать только то, что слышал сам, – ответил свидетель.

Рэтбоун встал.

– Да, да, – вмешался судья, прежде чем Оливер успел заявить протест. – Мистер Харвестер, это риторические вопросы, а суд – не то место, где их задают. Вы противоречите самому себе и прекрасно это понимаете. Мистер Барберини не может знать, что думают другие. Он знает только то, что слышал лично, а также то, что все, с кем он общался, не верят в справедливость этого обвинения. Если вы хотите, чтобы мы поверили, что про себя кто-то думает иначе, тогда скажите нам это.

– Ваша честь, именно это я и собирался сделать. – Адвокат Гизелы ничуть не смутился. Оливер тоже не смущался бы, будь он на его месте. На руках у его коллеги имелись все козыри, и он знал это.

Харвестер между тем с улыбкой обратился к Флоренту:

– Мистер Барберини, насколько могут повредить принцессе Гизеле эти слухи? О нервном потрясении мы сейчас говорить не будем.

Свидетель помедлил с ответом, и адвокату пришлось поторопить его:

– Мистер Барберини?

Флорент поднял голову.

– Когда я вернулся в Венецию, там уже об этом говорили… – Он умолк, не закончив фразу.

– В Венеции тоже никто не поверил в справедливость этих слухов, мистер Барберини? – мягко спросил адвокат.

Свидетель снова заколебался. Судья повернулся в его сторону.

– Вы должны отвечать на вопросы, сэр, и говорить все, что знаете. Но не следует – да, да, не следует! – делать какие-либо предположения.

– Нет, – ответил Флорент так тихо, что присяжные, чтобы расслышать, вытянули шеи и напрягли слух. На галерке воцарилась тишина.

– Простите, что вы сказали? – переспросил Харвестер.

– Нет, – повторил Барберини. – В Венеции были такие, кто мог поверить в это обвинение или же сомневался, но их было немного, человека два или три. В каждом городе кто-то верит, кто-то сомневается. Принцесса жила в Венеции много лет. Разумеется, у нее, как у первой леди, были друзья, но были и враги. Я не думаю, чтобы кто-то искренне верил слухам, но все так или иначе повторяли их и этим вредили ей.

– Вредили, мистер Барберини? – громко переспросил Эшли.

– Это все было так неприятно…

– Вредили? – резко повторил адвокат. Худой и строгий, он откинулся назад, разглядывая свидетеля. – Не уходите от ответа, сэр! Ее перестали принимать? – Он развел руками. – С нею были непочтительны? Ею пренебрегали? Оскорбляли? Она чувствовала себя неловко в общественных местах или среди своих светских знакомых?

Флорент улыбнулся. Его поведение грозило стать испытанием для лучшего из адвокатов.

– Вы слабо представляете себе ситуацию, сэр, – промолвил Барберини. – Принцесса после поминальной молитвы была в глубоком трауре. Она не выходила из своего дворца, редко принимала гостей, и никто никогда не видел ее даже стоящей у окна. Принцесса никуда не выезжала и не принимала приглашений, ее с тех пор не видели в свете. Не знаю, получала ли она цветы и письма, но, возможно, их было много. Если кто-то посылал их, то он знал, что делал и почему, а мы можем только гадать. Причин для этого может быть сколько угодно. Я же знаю только то, что слышал сам, не более. Какими бы ни были слухи, всегда найдутся те, кто готов передать их другому. – Лицо Флорента не изменило своего выражения. – Некий Уго Касселли рассказывал, что видел, как на ступенях церкви Санта-Мария-Маджоре сидела русалка, – и какой-то идиот возьми да и поверь в эту басню.

По галерке пробежало приглушенное хихиканье, но оно тут же смолкло под грозным взглядом Харвестера.

У Рэтбоуна екнуло сердце, когда, взглянув на судью, он увидел, что тот улыбается.

– Вы находите это смешным? – ледяным тоном спросил Эшли, уставившись на свидетеля.