Смертная чаша весов

Эшли воспринял это с привычной невозмутимостью.

— Но потом вы все же вернулись в Англию?

— Да.

— Зачем же? Ведь ваш дом — Венеция?

— Потому что узнал, что графиня фон Рюстов обвинила принцессу Гизелу в убийстве. Я хотел удостовериться, правда ли это, и если правда, то собирался убедить графиню немедленно отозвать свое обвинение.

— Понимаю. — Харвестер заложил руки за спину. — Когда вы приехали в Лондон, что вы здесь узнали?

Флорент опустил глаза и нахмурился. Он, очевидно, ожидал такого вопроса, и тем не менее тот был ему неприятен.

— Я узнал, что графиня фон Рюстов совершенно открыто выдвинула обвинение, о котором я уже слышал.

— Вы услышали это один раз? — Эшли сделал несколько шагов к свидетелю, словно хотел взглянуть на него получше и как бы с другой стороны. — Или несколько? Вы слышали собственными ушами, как графиня это говорила, или вам об этом рассказывали?

— Я сам слышал, как она это сказала, — признался Флорент и поднял на адвоката широко открытые темные глаза. — Но никто не верил в это.

— Откуда вам это известно, мистер Барберини? — Харвестер удивленно вскинул брови.

— Так утверждали все, с кем мне довелось разговаривать.

— И вы уверены в том, что они говорили правду? — В голосе адвоката звучало недоверие, однако он был предельно вежлив. — Вам могли сказать это в общественном месте, где обычно воспитанные люди весьма сдержанны. Но вы не знаете, что они говорят дома. Полагаете, их не одолевают сомнения?

— Я могу сказать только то, что слышал сам, — ответил свидетель.

Рэтбоун встал.

— Да, да, — вмешался судья, прежде чем Оливер успел заявить протест. — Мистер Харвестер, это риторические вопросы, а суд — не то место, где их задают. Вы противоречите самому себе и прекрасно это понимаете. Мистер Барберини не может знать, что думают другие. Он знает только то, что слышал лично, а также то, что все, с кем он общался, не верят в справедливость этого обвинения. Если вы хотите, чтобы мы поверили, что про себя кто-то думает иначе, тогда скажите нам это.

— Ваша честь, именно это я и собирался сделать. — Адвокат Гизелы ничуть не смутился. Оливер тоже не смущался бы, будь он на его месте. На руках у его коллеги имелись все козыри, и он знал это.

Харвестер между тем с улыбкой обратился к Флоренту:

— Мистер Барберини, насколько могут повредить принцессе Гизеле эти слухи? О нервном потрясении мы сейчас говорить не будем.

Свидетель помедлил с ответом, и адвокату пришлось поторопить его:

— Мистер Барберини?

Флорент поднял голову.

— Когда я вернулся в Венецию, там уже об этом говорили… — Он умолк, не закончив фразу.

— В Венеции тоже никто не поверил в справедливость этих слухов, мистер Барберини? — мягко спросил адвокат.

Свидетель снова заколебался. Судья повернулся в его сторону.

— Вы должны отвечать на вопросы, сэр, и говорить все, что знаете. Но не следует — да, да, не следует! — делать какие-либо предположения.

— Нет, — ответил Флорент так тихо, что присяжные, чтобы расслышать, вытянули шеи и напрягли слух. На галерке воцарилась тишина.

— Простите, что вы сказали? — переспросил Харвестер.

— Нет, — повторил Барберини. — В Венеции были такие, кто мог поверить в это обвинение или же сомневался, но их было немного, человека два или три. В каждом городе кто-то верит, кто-то сомневается. Принцесса жила в Венеции много лет. Разумеется, у нее, как у первой леди, были друзья, но были и враги. Я не думаю, чтобы кто-то искренне верил слухам, но все так или иначе повторяли их и этим вредили ей.

— Вредили, мистер Барберини? — громко переспросил Эшли.

— Это все было так неприятно…

— Вредили? — резко повторил адвокат. Худой и строгий, он откинулся назад, разглядывая свидетеля. — Не уходите от ответа, сэр! Ее перестали принимать? — Он развел руками. — С нею были непочтительны? Ею пренебрегали? Оскорбляли? Она чувствовала себя неловко в общественных местах или среди своих светских знакомых?

Флорент улыбнулся. Его поведение грозило стать испытанием для лучшего из адвокатов.

— Вы слабо представляете себе ситуацию, сэр, — промолвил Барберини. — Принцесса после поминальной молитвы была в глубоком трауре. Она не выходила из своего дворца, редко принимала гостей, и никто никогда не видел ее даже стоящей у окна. Принцесса никуда не выезжала и не принимала приглашений, ее с тех пор не видели в свете. Не знаю, получала ли она цветы и письма, но, возможно, их было много. Если кто-то посылал их, то он знал, что делал и почему, а мы можем только гадать. Причин для этого может быть сколько угодно. Я же знаю только то, что слышал сам, не более. Какими бы ни были слухи, всегда найдутся те, кто готов передать их другому. — Лицо Флорента не изменило своего выражения. — Некий Уго Касселли рассказывал, что видел, как на ступенях церкви Санта-Мария-Маджоре сидела русалка, — и какой-то идиот возьми да и поверь в эту басню.

По галерке пробежало приглушенное хихиканье, но оно тут же смолкло под грозным взглядом Харвестера.

У Рэтбоуна екнуло сердце, когда, взглянув на судью, он увидел, что тот улыбается.

— Вы находите это смешным? — ледяным тоном спросил Эшли, уставившись на свидетеля.