Смертная чаша весов

Адвокат открыл «Таймс» и пробежал глазами ее страницы в поисках судебной хроники. Она должна быть здесь. Пресса не может игнорировать такой шумный процесс. За ним следят все в Европе.

А, вот он! Чуть не пропустил, потому что в заголовке не увидел имени Гизелы или Фридриха.

«Трагический случай — или убийство?» — гласил заголовок. Дальше шел репортаж о снятии показаний в суде, и во всем тексте чувствовалась явная симпатия к принцессе Гизеле. О ней было написано много — о ее бледном лице, необыкновенной выдержке и достоинстве, о том, что она никого не винила и не собиралась играть на чувствах толпы. Рэтбоун чуть не разорвал газету в клочья. Руки его дрожали от гнева. Гизела отлично сыграла свою роль! То ли случайно, то ли обдуманно, она проделала все безукоризненно. Ни одна актриса не могла бы сравниться с нею.

В репортаже упоминалось и об Оливере: о том, как он осторожно оценил ситуацию, назвав ее безнадежной. И это была правда, хотя юрист и не подозревал, что его сомнения столь очевидны. Но несмотря ни на что, репортаж вселил в него надежду, так как заканчивался он убеждением, что правда о смерти принца Фридриха будет сказана.

Рэтбоун дочитал колонку до конца, чувствуя, как пересохло у него во рту и участился пульс. Там было все: политический анализ противостояния по вопросам независимости и воссоединения, интересы сторон, риск войны, разногласия во фракциях, борьба за власть, идеалистические иллюзии и даже аналогия с революциями в Европе 1848 года.

Заканчивался репортаж похвалой в адрес британской правовой системы и пожеланием ей выполнить свой долг и воспользоваться данной ею для этого почетной возможностью. Автор репортажа писал, что она должна раскрыть перед всем миром правду о том, умер ли принц Фридрих в результате несчастного случая или на английской земле было совершено убийство королевской особы. Справедливость должна восторжествовать, а для этого необходимо знать правду, какой бы неприятной она ни была для некоторых лиц. Подобное ужасное преступление нельзя держать в тайне ради того, чтобы кто-то, кем бы он ни был, избежал неприятностей.

Сэр Оливер отбросил «Таймс» и взял другую газету. Тон ее был совсем иным. Она сосредоточила свое внимание на чисто человеческом аспекте и снова повторила свой призыв не забывать в пылу споров о том, было ли совершено убийство, и политической полемики о том, что слушается дело о клевете. Убитая горем женщина, трагическая и благородная, была обвинена в одном из самых ужасных преступлений. Суд существует не только для того, чтобы доказать правду и изобличить то зло, которое может нанести вред десяткам тысяч граждан, но и для того, чтобы прежде всего защитить права и доброе имя невиновного. Это единственный орган, куда может обратиться несправедливо обвиненный человек, и в цивилизованном обществе он имеет абсолютное и святое право рассчитывать на защиту.

Харвестер не мог бы написать лучше, если б вздумал это сделать.

Рэтбоун сложил газету, чувствуя, как понемногу трезвеет. Он только начал свою защиту. Он сделал лишь первый шаг, не более.

Адвокат принялся за завтрак в состоянии полного недовольства собой. С утренней почтой он получил также короткое письмецо от лорда-канцлера.

Дорогой сэр Оливер!

Хочу поблагодарить вас за такт, с которым вы начали это трудное, полное испытаний дело. Будем надеяться, что под тяжестью доказательств ваша несчастная подзащитная согласится наконец снять свое обвинение.

По просьбе некоторых лиц во дворце, серьезно заинтересованных в продолжении дружеских связей с Европой и особенно с нашими кузенами в Германии, еще раз прошу вас помнить о деликатности ситуации. Я уверен, что вы сделаете все, дабы не допустить, чтобы ваша подзащитная затронула хотя бы намеком честь и достоинство правящей династии Фельцбурга. Разумеется, я ответил заинтересованному высокому лицу, что подобные опасения лишены основания.

Желаю вам всяческих успехов в решении этого прискорбного дела.

^Ваш…

Лорд-канцлер подписался только именем, не указывая своего титула и звания.

Рэтбоун положил письмо на стол. Пальцы его дрожали. Есть ему расхотелось.

* * *

Харвестер начал день в суде с того, что пригласил в качестве свидетеля доктора Галлахера. Оливер гадал, сделал бы он это, если б в суде не возникло подозрение об убийстве. Возможно, Эшли, предвидя реакцию прессы, решил подстраховаться. Взглянув на него, Рэтбоун, однако, не заметил, чтобы его соперник особо волновался. Хотя Харвестер был отличным актером…