Смертная чаша весов

— Однако вы говорили о том, что принцесса никогда не появлялась на кухне. Неужели у нее в спальне был перегонный куб?

— Не думаю.

— Она могла приготовить настой на огне камина?

— Конечно, нет. Кроме всего прочего, это не осталось бы незамеченным.

— Но для этого было бы достаточно огня камина?

— Нет.

— Выходила ли принцесса в сад, чтобы собрать кору или хвою тиса?

— Не знаю. Мне кажется, она не покидала спальню больного мужа.

— Доктор Галлахер, вы не думаете, что у принцессы были средства и возможности отравить мужа? Не говоря уже о мотивах?

— Нет, не думаю.

— Благодарю вас, доктор. — Харвестер повернулся лицом к залу. — Возможно, у графини фон Рюстов есть доказательства этого, но мы ничего о них не знаем. Она предпочитает утаивать их от закона или сама не очень-то в них верит. Если это так, то ее обвинение становится просто клеветой. Это известно графине, и это известно и нам тоже!

* * *

Генри Рэтбоун, как и накануне, был в этот день в суде. Оливер решил навестить его вечером, ибо ему хотелось как можно скорее уехать из города, а главное, подальше от суда и всего, что было с ним связано. Поэтому теперь, холодным дождливым вечером, он ехал к отцу в Примроуз. Улицы были пустынны, и кучер вовсю подгонял лошадей.

После девяти младший Рэтбоун был уже у цели. Он нашел Генри в библиотеке с каким-то философским трудом, в который тот, казалось, полностью погрузился. Но как только Оливер вошел, хозяин дома с облегчением отложил книгу в сторону. Лицо его было мрачным, а взгляд — сосредоточенным.

— Портвейн? — спросил он у сына, указывая на маленький столик рядом с креслом. Там стоял лишь один бокал, но в горке у стены было немало других. В этот непогожий вечер портьеры на окнах были плотно задернуты. Оливер вспомнил, что этим тяжелым, из коричневого бархата, портьерам было без малого двадцать лет.

— Не сейчас, спасибо, — отказался он от вина, сев в кресло. — Позже, возможно.

— Я был сегодня в суде, — помолчав, промолвил Генри, а потом добавил: — Тебе ничего не надо мне объяснять. — Он не поинтересовался, что Оливер намерен делать дальше.

— Я не видел тебя, извини, — ответил Рэтбоун-младший.

Он посмотрел на огонь в камине. Пожалуй, ему следовало бы выпить портвейна, поскольку он продрог больше, чем ожидал. Вино приятно согреет его.

— Я не хотел отрывать тебя от дел, — продолжал отец, — но подумал, что ты все равно захочешь поговорить. Конечно, в суде это было бы проще. Не в том дело, что скажу тебе я, а в том, что скажут люди.

Оливер смотрел на него.

— Ты хочешь сказать, что они целиком на стороне Гизелы… бедной, убитой горем вдовы? Я это знаю. И, судя по складывающимся обстоятельствам, публика права. Монк убежден, что это политическое убийство, и тот, кто совершил его, целился в Гизелу. Это дало бы Фридриху свободу вернуться домой и возглавить партию независимости. Но вышла осечка, и яд достался не тому, кому он был предназначен.

— Возможно, это и так, — ответил Рэтбоун-старший, нахмурив лоб. — Но, надеюсь, ты не произнесешь эту глупость в суде?

— Я не считаю это глупостью, — тут же возразил его гость. — Думаю, Монк прав. Герцогиня люто ненавидела Гизелу, но жаждала возвращения сына, мечтая, что тот возглавит партию независимости и, разумеется, найдет себе другую жену, способную подарить трону наследника. У ее младшего сына тоже нет детей.

У Генри был удивленный вид.

— Мне казалось, что у Фридриха есть сестры, — заметил он.

— Престолонаследование возможно лишь по мужской линии, — ответил Оливер, поудобней устраиваясь в кресле.

— В таком случае в закон следует внести поправку, — раздраженно возразил его отец. — Это намного проще и безопасней, чем убивать Гизелу. Ведь потом придется утешать овдовевшего принца, просить его набраться мужества, быть решительным и готовым для нелегкой борьбы… Но даже и при этих условиях все может оказаться напрасным. Тут можно надеяться лишь на чудо, а отнюдь не на мужчину, потерявшего любимую жену, к тому же неглупого и способного догадаться, кто повинен в ее смерти.

Адвокат молча смотрел на отца. В своих мыслях и догадках он никогда еще не заходил так далеко, как это сделал Генри. До разговора с ним Оливер полагал, что в случае гибели Гизелы принц едва ли заподозрит кого-либо из своей семьи в ее смерти.

— Возможно, это не герцогиня и не Рольф, а какой-то фанатик, представивший себе, что будет, если принц вернется, — предположил юрист, размышляя.

Старший Рэтбоун удивленно поднял брови.

— Считаешь, что таких фанатиков было немало в поместье лорда Уэллборо, причем они имели неограниченный доступ к принцу и подаваемой ему еде?

Оливер благоразумно промолчал.

В камине, разбрасывая искры, догорали уголья. Генри, поднявшись, подбросил новых.

— Кого Харвестер намерен завтра вызвать в свидетели? — спросил он, после чего, пошарив рукой возле себя, нашел трубку и стал рассеянно посасывать ее, забыв раскурить.

— Не знаю, — помолчав, ответил его сын. В голове у него действительно было пусто.

— А ты не допускаешь, что это могла сделать Гизела? — продолжал свои догадки Генри. — Была ли у нее такая возможность… даже если и не было мотивов?