Смертная чаша весов

— Именно потому, ваша честь, что я высоко ценю умственные способности суда, я не задаю свидетельнице наводящих вопросов! — в отчаянии возразил Рэтбоун. — Она не знает, какая деталь из ее наблюдений может объяснить нам, как было совершено преступление. А что касается траты времени, то мы потеряли бы его значительно меньше, если б мистер Харвестер не перебивал нас своими протестами.

— Я даю вам еще пятнадцать минут, сэр Оливер, — предупредил судья адвоката Зоры. — Если вы не начнете говорить по существу, я удовлетворю протест мистера Харвестера. — Затем он повернулся к свидетельнице: Прошу вас, графиня фон Рюстов, говорите покороче. Продолжайте, пожалуйста.

Зора была так же растеряна, как и остальные.

— На полу лежал, судя по рисунку, французский ковер розово-красных тонов, и такими же розово-красными были портьеры на окнах, — рассказала она. — Были стулья с обивкой такого же цвета, но я не заметила, сколько их было. И еще был небольшой стол орехового дерева в центре комнаты, а у стены, кажется, стояло бюро. Больше я ничего не помню.

— Цветы? — быстро подсказал ей Рэтбоун.

Эшли не удержался от громкого презрительного фырканья.

— Да, были цветы, — нахмурив брови, вспомнила графиня, — ландыши. Любимые цветы принцессы Гизелы. У нее всегда были ландыши в сезон их цветения. В Венеции они выращивались в теплице, так что даже зимой в их доме стояли букетики ландышей.

— Ландыши? — задумчиво повторил Оливер. — Букет ландышей? В вазе? В вазе, полной воды?

— Да. Без воды они быстро завяли бы… Вы хотите знать, не росли ли они в горшке? Нет, их выращивали в теплице, и садовник каждый день посылал принцессе свежие ландыши.

— Благодарю вас, графиня фон Рюстов, достаточно.

Все были неприятно поражены, в зале прошелестел шепоток, похожий на шум волны при отливе. Люди в недоумении смотрели друг на друга.

Присяжные вопросительно поглядывали на графиню фон Рюстов, ее адвоката и судью.

— И это вы считаете показаниями, относящимися к делу?! — резко воскликнул Харвестер.

Рэтбоун улыбнулся и обратился к Зоре:

— Графиня, ходили слухи, что вы испытывали чувство ревности. Ваше место в сердце принца двенадцать лет назад заняла принцесса Гизела. Поэтому вы избрали такой необычный способ мести. Вы ревнуете, потому что он женился на ней, а не на вас?

Лицо свидетельницы на мгновение отразило гамму самых противоречивых чувств: протест, презрение, печаль, горькое удивление и, наконец, совсем неожиданно, жалость.

— Нет, — сказала она очень тихо. — Ничто на свете не заставило бы меня поменяться с нею местами. Она задыхалась в атмосфере легенды, которую сама же и создала. Для всех они с Фридрихом были необыкновенной, нежно влюбленной парой, окруженной волшебством наших иллюзий, мечтаний и надежд. Но она была живой, реально существующей женщиной из плоти и крови. Они с принцем были Антонием и Клеопатрой — не было лишь кобры, от укуса которой погибла Клеопатра. Именно легенда принесла принцессе Гизеле славу и положение в обществе, создала ее образ. Без этого она была ничем, фикцией. Как бы принц ни зависел от нее и ни цеплялся за нее, высасывая из нее все силы, она не могла его оставить и поэтому научилась не терять выдержки. Собственными руками создав легенду, миф о себе, Гизела навеки стала заложницей его, иссушая себя, заставляя себя постоянно носить на лице улыбку, постоянно притворяться… Я не поняла выражения ее лица, когда она стояла на лестничной площадке, но сразу догадалась, что она ненавидит принца, хотя причины этой ненависти я еще не знала.

Фон Рюстов перевела дух, но потом снова принялась торопливо рассказывать:

— Но вчера вечером после беседы с одним человеком, я вдруг поняла, что принцесса загнала себя в ловушку той роли, которую так блестяще задумала и сыграла. Мне стало понятно, почему она сломалась именно так, как только она могла сломаться. Такого самовольного заточения своего духа и своей сути я не пожелала бы никому. По крайней мере… я хочу верить, что не пожелала бы. А потом произошел несчастный случай. Принц никогда уже не смог бы быть здоровым и жизнерадостным спутником ее жизни. А это было единственным окошком в той темнице, в которую она заточила себя, да и принца тоже.

Зал молча слушал. Никто не шелохнулся.

— Благодарю вас, графиня фон Рюстов, — тихо промолвил Рэтбоун. — У меня нет больше вопросов.

Очарование исчезло, и по залу пробежал глухой ропот, похожий на надвигающийся гром. В нем были гнев и разочарование, ярость и смятение.

Харвестер что-то сказал принцессе Гизеле, но та не ответила. Тогда он поднялся.

— Графиня фон Рюстов, кто-нибудь другой, кроме вас, заметил ужас, отчаяние и смятение в этой самой любимой и счастливой женщине в мире? Или вы единственная, кто это предполагает?

— Не знаю, — ответила Зора, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. Она прямо смотрела на Эшли.