Смертная чаша весов

Бернд не спеша обернулся и посмотрел на собеседницу. Между бровями у него залегла складка.

— Я об этом не думал. Зора — странная женщина, с большими причудами, но никогда прежде она не поступала столь саморазрушительно. Не могу представить никакой разумной причины для такого обвинения. Гизела ей никогда не нравилась, но она не нравилась и очень многим другим. У нее талант как находить себе друзей, так и создавать врагов.

— А Зора не может действовать по наущению одного из врагов принцессы?

— Таким самоубийственным образом? — Барон слегка покачал головой. — Я бы не сделал ничего подобного ни для кого в мире. А вы?

— Это зависит от того, кто бы хотел заставить меня сделать это и почему.

Эстер надеялась, что Оленхейм еще что-нибудь расскажет о Зоре, и поэтому спросила:

— А как вы думаете, она сама верит в справедливость обвинения?

Мужчина несколько минут обдумывал этот вопрос.

— Мне было бы сложно в это поверить, — сказал он наконец. — Гизела ничего не могла выиграть со смертью Фридриха, она лишь все теряла. Не понимаю, как сама Зора может быть уверена в своей правоте.

— А они хорошо знают друг друга? — Лэттерли сгорала от любопытства. — Какие могут быть отношения между двумя столь разными женщинами?

— В той мере, в какой знают друг друга все женщины, когда много лет живут в подобных обстоятельствах и среди одного и того же круга людей. У них совершенно разные характеры, но они пребывают в сходной обстановке. Зора очень легко могла бы оказаться на месте Гизелы, если б Фридрих был другим человеком и влюбился бы в такую неподходящую женщину, как она, вместо тоже неподходящей ему Гизелы.

Лицо барона внезапно исказилось от сильного неудовольствия, и медичка совершенно ясно поняла, как ему неприятна женщина, которая внесла раздор в семейство герцога и заставила принца бросить свой народ и изменить своему долгу.

— Они не могли поссориться из-за другого мужчины? — спросила Эстер, пытаясь нащупать причину раздора.

— С Гизелой? — Бернд явно удивился. — Сомневаюсь. Гизела много флиртовала, но это было только стремление… испытать свою власть над мужчинами. Она никого никогда не поощряла. И могу поклясться, что ей это было совершенно неинтересно.

— Но Зора могла влюбиться в кого-то, кто был пленен Гизелой? Принцесса, должно быть, обладала удивительным обаянием, магнетической силой…

Тут мисс Лэттерли вдруг поняла, что говорит о вдове Фридриха так, словно та уже умерла.

— Я хочу сказать, что она обладает таким магнетизмом и сейчас, — поправилась женщина.

Бернд слегка поджал губы и обернулся, подставив лицо резкому свету осеннего солнца.

— О да. Гизелу нелегко забыть…

Лицо его смягчилось, и презрительное выражение исчезло.

— Но и Зору, наверное, тоже, — добавил он. — Нет, я думаю, политическая причина более вероятна. Мы на грани самого опасного периода в нашей истории. Мы можем перестать существовать как независимая страна, если при процессе объединения станем лишь частью Большой Германии. А с другой стороны, оставаясь независимыми, мы можем пострадать от разрушительной войны и вообще канем в Лету.

— Тогда, если Фридрих был убит, то для того, чтобы предотвратить его возращение на родину, где он должен был возглавить борьбу за независимость, — сказала Эстер почти убежденно.

— Да… — согласился Олленхайм. — Но это если он действительно обдумывал возможность возвращения. Нам это неизвестно. Возможно, именно поэтому Рольф приезжал в Англию в прошлом месяце — в надежде убедить его. И не исключено, что он был ближе к успеху, чем все мы думали.

— Но тогда Гизела, скорее, предпочла бы убить его, чем допустить возвращение без нее! — с несколько неуместным торжеством заявила сиделка. — И разве не о том же самом говорит Зора?

— Она может это говорить, но мне трудно в это поверить. — Барон повернулся и как-то странно взглянул на Эстер, которая не поняла его взгляд. — Вы не знали Фридриха, мисс Лэттерли. Я не могу поверить, зная этого человека, что он был способен вернуться без Гизелы. Он бы поставил непременным условием и ее возвращение. Вот в это я поверил бы с легкостью. В противном случае Фридрих отклонил бы приглашение.

— Тогда принца мог убить кто-нибудь из врагов Гизелы, чтобы не дать ей вернуться вместе с ним, — резонно возразила медсестра. — Этим врагом или врагами могла одновременно владеть страстная жажда объединения, и они рассматривали убийство как акт патриотизма, предотвращающий возможность для Фридриха стать вождем борьбы за независимость. А не мог быть убийцей кто-нибудь из другого принципалитета, кто надеялся стать ведущей силой в новой, объединенной Германии?

Бернд взглянул на Эстер с острым любопытством, как будто увидел ее в первый раз.

— Вас очень интересует политика, мисс Лэттерли?

— Меня интересуют люди, барон Олленхайм, и я достаточно хорошо знаю, что такое война, и не желаю никому испытать ее ужасы, никакой стране.

— Но, наверное, есть нечто, достойное того, чтобы сражаться за это и даже умереть? — тихо спросил Бернд.

— Да, но одно дело — жертвовать своей жизнью, и совсем другое — жизнью других людей.