Смертная чаша весов

— Если б кто-нибудь сказал мне три месяца назад, что так может случиться, я восприняла бы это как неуместную шутку. Совершенный абсурд, — заявила она.

— И вы, конечно, должны знать Гизелу, — быстро вставила сиделка. — Какая же она была? Вам она нравилась?

Баронесса Олленхайм на минуту задумалась.

— Вряд ли я действительно хорошо знала ее, — сказала она наконец. — Гизела не относится к числу женщин, которых можно хорошо узнать.

— Не понимаю вас… — в отчаянии отозвалась Эстер.

Дагмара нахмурилась.

— У Гизелы были поклонники, люди, которые очень любили ее общество, но близких друзей у нее как будто не имелось. Если кто-нибудь нравился Фридриху, то и ей тоже нравился этот человек, а если не нравился, он почти переставал для нее существовать.

— Но вы-то Фридриху нравились! — с отчаянной смелостью заявила медичка, в глубине души надеясь, что она не ошиблась.

— О да! — согласилась ее собеседница. — Мне даже кажется, что мы в каком-то смысле слова даже были друзьями — по крайней мере, больше, чем просто знакомыми, — прежде чем появилась Гизела. Однако она могла заставить кронпринца смеяться, даже когда его утомляли или наскучивали ему или он уставал от своих обязанностей. А мне никогда этого не удавалось. Я встречалась с ним на длинных банкетах, когда политики произносят свои бесконечные речи, и помню, как взгляд у него становился стеклянным: он только притворялся, что слушает…

Дагмара улыбнулась этому воспоминанию, сразу забыв о Роберте, сидящем в саду, и о легком ветерке, колышущем занавески.

— Но она в такую минуту наклонялась к нему и что-то шептала, — продолжала рассказчица, — и тогда взгляд у него прояснялся, и все снова обретало смысл. Казалось, одним словом она могла пробудить его сознание — да что там словом, было достаточно одного ее взгляда, который вселял в него радость и способность смеяться! Она верила в него. Она замечала в нем все хорошее. И она так его любила!

Баронесса устремила взгляд вдаль. Лицо у нее смягчилось при воспоминании о Фридрихе; возможно, она немного завидовала такой близости сердец и умов.

— И он, конечно, должен был ее очень любить, — поспешила вставить Эстер, пытаясь представить себе такую любовь.

Сама она всегда была на грани непонимания и даже настоящей ссоры с теми, кем в особенности дорожила. Наверное, это какой-то недостаток характера? Или ее всегда тянет не к тем, к кому следует? В Монке, например, все время присутствовало что-то непонятное, отчего она так часто ощущала себя ненужной ему. Эта темная преграда казалась ей непреодолимой. Однако были моменты, когда женщина была уверена, как ни в чем другом на свете, что он ни за что не обидит ее, чего бы ему это ни стоило.

— Абсолютно и безоглядно, — задумчиво и грустно ответила Дагмара, прервав ее размышления. — Он ее обожал. Всегда можно было определить, в каком конце зала находилась Гизела, потому что он поминутно взглядывал в том направлении, даже если разговаривал с кем-нибудь еще. И он так гордился ею, благородством ее манер, остроумием, тем, как она себя вела, ее изяществом и манерой одеваться… И ожидал от всех остальных такого же к ней отношения. Он был счастлив, если Гизела нравилась людям, и не мог их понять, если было иначе.

— А многим она не нравилась? — спросила Эстер. — Почему герцогиня-мать так сильно ее ненавидела? И, по-видимому, графиня фон Рюстов тоже?

— Я ничего не знаю о причинах этого, за исключением того, разумеется, что герцогиня очень желала брака Фридриха с Бригиттой фон Арльсбах, а Гизела поощряла его в желании закусить удила. — Дагмара чему-то улыбнулась, припоминая. — Принц привык поступать так, как ему велели. А монарший протокол довольно строг. Всегда находился какой-то советник, чтобы напоминать ему об этикете и приличествующем поведении, о том, с кем он должен говорить и проводить время, кому надо сказать нечто приятное, а кем пренебречь, как нельзя себя вести… Гизела же над всем этим просто смеялась и говорила, что он должен жить в свое удовольствие. Он — кронпринц и может поступать, как ему заблагорассудится. — Дагмара пожала плечами. — Конечно, так не следовало поступать. Чем выше положение, тем строже надо соблюдать все требования долга. Но она не принадлежала даже к аристократии, не говоря уже о королевском роде, и не понимала, к чему обязывает долг. Наверное, именно это в значительной мере влекло к ней Фридриха. Гизела предлагала ему некую свободу действий, которой он никогда не знал. Она насмехалась над церемониалом, который управлял его жизнью, была остроумной и вызывающей… Мастерица подмечать смешное в людях и смеяться! — Баронесса глубоко вздохнула — и внезапно фыркнула. — Ульрика же во всем этом видела только безответственность, эгоизм и в конечном счете угрозу трону.

— Но, может быть, с течением времени, выйдя за Фридриха замуж, Гизела переменила бы поведение? Я имею в виду, если б герцогиня согласилась на их брак?

— Не знаю, — с грустью ответила Дагмара, — согласия не было дано.