Смертники Восточного фронта. За неправое дело

Затем, сориентировавшись по солнцу на востоке и чуть углубившись в лес, снова двинулись в путь — на запад. Если идти прямо, весь день солнце будет следовать за ними по южному небосклону. Главное, сделал для себя вывод Шрадер, следить за тем, чтобы солнце всегда было слева от них. Небо было ясным, так что сделать это будет легко.

А вот сама ходьба через лес с каждой минутой давалась все труднее и труднее. Деревья росли ближе друг к другу, ветви пригнулись под тяжестью снега почти до земли. Сама же земля была завалена валежником, который копился здесь не одну сотню лет. Но они, полагаясь на внутреннее чутье, вернее, выискивая глазами крошечные лоскутки открытого пространства между деревьями, продолжали упорно идти вперед — отклоняясь то в одну, то в другую сторону, петляя между деревьями. Шрадер постоянно проверял, чтобы солнце осталось слева. Или же, если они двигались прямо навстречу дневному светилу, это означало, что они отклонились к югу, и тогда они искали глазами очередную прогалину, которая вновь поможет им повернуть на запад, с тем чтобы солнце вновь было слева от них.

Так им удавалось в целом выдерживать заданный курс, хотя время от времени они и сбивались с него в ту или иную сторону. Точно так же течет река, чье русло извивается то влево, то вправо. Воздух был чист и прозрачен, что моментально бросалось в глаза после затхлого воздуха цитадели, в котором витал запах смерти. Снег облетел с верхушек елей, и теперь, на фоне пронзительной голубизны неба, те казались ярко-зелеными. А вот ближе к земле, где мохнатые ветви были припорошены снегом, тот искрился мириадами крошечных солнц. Но, несмотря на эту ослепительную красоту, повсюду, поглощая все вокруг, царили пустота и безмолвие. Между деревьями, среди валежника, среди сугробов не было ни души, лишь только они двое, что дарило ощущение невидимости, словно на самом деле они существовали в совершенно ином мире. Впрочем, перенестись в этот мир было несложно — достаточно было протянуть руку и что-то потрогать.

Но движение требовало усилий. Вскоре оба уже проклинали лесную чащобу, сначала молча, каждый про себя, а потом, уже не стесняясь друг друга, вслух. Они продолжали надеяться, что рано или поздно лес поредеет, превратится в нечто вроде парка и идти по нему станет легче. Однако лес, похоже, не собирался редеть, и к ним в душу постепенно закралось подозрение, что они двигаются в никуда. Шрадера это обстоятельство не слишком удручало, если понадобится, он был в силах продираться сквозь лес целый день, но ведь дело-то даже не в нем самом. Он все больше волновался, окажется ли это по силам Фрайтагу.

Фрайтаг едва передвигал ноги. К тому же он вечно натыкался на что-то — на стволы елей, на низко нависшие над землей ветки, вечно обо что-то спотыкался. Впрочем, спотыкались оба, но для Фрайтага каждый шаг отдавался во всем теле резкой болью. Он надеялся, что сможет ее терпеть, однако боль постоянно напоминала о себе, словно хотела вырваться из него наружу, отнимала остатки сил, наполняла члены свинцовым изнеможением. И хотя он не хотел останавливаться, остановки тем не менее делать приходилось, причем все чаще и чаще.

Он то и дело постанывал — это были тихие, сдавленные стоны, словно он сам себе тихонько жаловался на боль, — и пытался дышать ровно и спокойно. Его правая рука безжизненно болталась в импровизированной повязке, свисавшей с его шеи. При каждом шаге эта повязка раскачивалась, а вместе с ней и рука, то и дело ударяясь ему в грудь. Как и прошлой ночью, он все так же продолжал жевать лоскут, однако делал это уже без прежнего омерзения. Хуже всего было то, что ему не хватало воздуха. Фрайтаг жадно хватал его ртом, хотя каждый вдох отзывался болью в грудной клетке. Он брел вперед и неслышно плакал. Слезы катились по его щекам, но он замечал их лишь тогда, когда влага начинала раздражать, и тогда он смахивал ее здоровой рукой. Шрадер прекрасно видел, с каким трудом ему дается идти вперед. Но Фрайтаг не жаловался, не ныл, словно жалобы были запечатаны где-то внутри него. Шрадер не представлял себе и десятой доли его страданий. Но Фрайтаг был молод и полон решимости идти вперед, пока не свалится. Ведь вот уже несколько часов у него не оставалось ничего, кроме этой решимости.

Солнце двигалось своим извечным курсом по небосклону. Наступил полдень. Солнечный диск висел на небе как раз слева от них. Шрадер посмотрел на часы. Он подумал, а не устроить ли привал, потому что полдень, однако вслух ничего не сказал, и они двинули дальше. Они уже отдыхали несколько раз, так что следующий привал можно устроить чуть позже.

Наконец лес слегка поредел. Ели потеснились, уступив место белоствольным березам, кустарнику, чахлой болотной растительности. Эти деревья были не так высоки, как ели, их голые ветви тоньше, их было легче разводить в стороны. Шрадер подумал, что будь сейчас лето, им пришлось бы продираться сквозь колючую чащу. К счастью, сейчас все они голые.