Если бы не эта противоречивость чувств, я, конечно, мог бы умереть: снадобье алхимика не защитит от огня, меча и водной бездны. Я заглядывал в синюю глубь многих безмятежных озер и в бурное течение многих могучих рек и говорил: в этих водах обитает покой; но я направлял шаги прочь, чтобы прожить еще один день. Я вопрошал себя, будет ли самоубийство преступлением для того, кому только таким образом могут открыться врата в иной мир. Я испробовал все – разве что не был солдатом и дуэлянтом, уязвимым для моих… нет, не моих смертных собратьев, – и отступил. Они не собратья мне. Неугасимая сила жизни в моем теле и бренность их существования разводят нас по противоположным полюсам. Я не могу поднять руку ни на ничтожнейшего, ни на могущественнейшего из них.
Так я прожил многие годы – одинокий и утомленный самим собой, жаждущий смерти, но не умирающий – смертный бессмертный. Ни честолюбие, ни алчность не посещают мою душу, и пылкая любовь, терзающая мне сердце, вовек не обретет взаимности, вовек не встретится с равной себе, ради которой сможет излиться без остатка, и живет лишь затем, чтобы мучить меня.
Сегодня я принял решение окончить все, не совершив самоубийства и не превратив в Каина другого человека: я отправлюсь в экспедицию, в которой не уцелеть смертному существу, даже наделенному юностью и силами, наполняющими меня. Так я испытаю мое бессмертие и упокоюсь навеки – или возвращусь, на удивление и благо всему человечеству.
Перед уходом жалкое тщеславие побудило меня написать эти страницы. Я не желаю умереть безымянным. Три столетия миновало с тех пор, как я отведал роковой напиток; раньше, чем завершится следующий год, я, встречаясь с грозными опасностями, борясь с силами холода в их средоточии, изнывая от голода, трудов и непогоды, предам это тело, слишком прочную клетку для души, жаждущей свободы, разрушительным стихиям воздуха и воды – если же я уцелею, мое имя войдет в анналы как одно из знаменитейших имен сынов человеческих[10]; достигнув задуманного, я прибегну к более решительным мерам и, рассеяв и уничтожив атомы, составляющие мое тело, выпущу на свободу жизнь, заточенную внутри и оттого неспособную воспарить над этой тусклой землей к сфере, более подходящей для ее бессмертной сущности.