Смертоносный груз «Гильдеборг»

Здесь все было старым: мебель, картины, фарфор — вероятно, начала столетия или еще старше. Из зала деревянная лестница вела на второй этаж. Мгновение я колебался. Можно ли идти дальше? Скорее всего, все отдыхают, или, может быть, никого нет дома?

Я снова позвал и стал медленно подниматься по лестнице, вверх. Потом мне показалось, что я слышу из отдаленного коридора, выходящего к лестнице, шум воды. Я направился в этом направлении. Сумерки и прохлада.

Я слышал отчетливо шум душа. Я остановился перед приоткрытыми дверями и постучал. Никто не отозвался, только поток воды напористо барабанил по каменным плиткам. Я вошел. Опущенные жалюзи и широкая застланная постель. На противоположной стороне открытые двери, за которыми с шумом лилась вода. Ванная.

— Госпожа Шиппер… — сказал я и вопрошающе заглянул внутрь. Она стояла с закрытыми глазами, отвернув лицо к потоку воды. Стройная, смуглая, упершись руками в бок. Она не могла меня слышать. Мгновения я неподвижно смотрел, на видение из рая.

Дождь перестал, умолк.

Она закрыла краник и вытерла ладонями мокрое лицо.

— Извините, — выдохнул я, — я право же не хотел вас беспокоить, но мне нужно с вами поговорить.

Только теперь она открыла глаза и заметила меня. Холодное неподвижное лицо. Я не мог определить, что последует дальше. Долю секунды она наблюдала за мной, как тогда, когда стояла с капитаном перед своей машиной на базе.

— Это вы? — сказала она с отвращением. — Что вы здесь делаете? — Она протянула руку к махровой простыне и набросила ее на обнаженное тело.

Я ожидал встретить потоки негодования или хотя бы вздох испуга. Вместо этого она вошла за мной в спальню, села к зеркалу и начала вытирать простыней волосы.

— Пожалуйста! Случилось что-то?

— Вы должны уехать, леди, — сказал я. — Немедленно уехать — думаю, со всей вашей семьей. Вы не должны ждать сопровождающих.

Она непонимающе посмотрела на меня.

— Должно быть инсценировано нападение, вас хотят убить и ограбить. У Гофмана служат самые разные люди. Надеюсь, вы меня понимаете. Она перестала вытираться, махровая простыня соскользнула у нее с плеча.

— Это вы знаете точно? — спросила она тихо.

— Если бы я этого не знал, не рисковал бы жизнью. Если вы обратитесь к капитану или в управление, я поплачусь жизнью. У вас единственная возможность — не ждать, собраться и исчезнуть, пока есть время. Такое дело трудно доказать. Это все, теперь я должен ехать обратно!

Когда она снова ухватила конец простыни, чтобы закрыться, у нее дрожали руки. Потом, не говоря ни слова, она встала и подошла к шифоньеру.

— Вы были очень любезны, — сказала она глухо тем особенным, немного грубоватым голосом, — благодарю вас.

Она повернулась и подала мне пачку банкнот. Я только отрицательно покачал головой.

— За такие известия не платят.

Мгновение она задумчиво стояла, потом положила деньги обратно.

— Или… — она медленно придвинулась ко мне, что-то в ее лице изменилось, расслабилось. Мы смотрели прямо друг другу в глаза. Неожиданно мы стали оба нагими, все обнажилось. — Или вам после дороги хотелось бы тоже принять душ? — спросила она спокойно. Достаточно было сделать единственное движение, единственный шаг, но я не мог. Я опять увидел границу, за которую нельзя переступать.

— Конечно, конечно, — сказал я с облегчением. — Это было бы лучше всего, но у меня нет времени. Ни у вас, ни у меня. Может быть, в будущем!

И я пошел, побежал, чтобы скорее исчезнуть. С сотворения мира — все та же награда, все так же оплачивается жизнь. Поистине в этом есть глубокая символика.

Когда я выезжал из ворот, она стояла на террасе с махровой простыней, небрежно переброшенной через плеча, и смотрела на меня. Большего для нее я не мог сделать, теперь это было только ее делом.

Над лагерем дико завыла сирена. Я выскочил из кровати. Что же мне сейчас снилось? Что-то о школе, будто снова я был маленьким. Прекрасное время.

Рассвет. Ни ночь, ни день. Гермафродит! Сколько я уже таких видел.

С ревом взлетел разведывательный вертолет.

— Черт возьми, снова без завтрака! — проклинал все Тенсер. Рубашки, брюки, снаряжение — и мы уже бежали к бронетранспортеру. Капитан Гофман несся с автоматом в руке к другому вертолету. Что-то серьезное, если шеф тоже поднялся по тревоге.

Пять полностью забитых транспортеров и три грузовика выехали из ворот базы. Целый моторизованный отряд, ударная сила корпуса. Поручик Беневенто с наушниками радиостанции на голове. Он принял после Маретти наш транспортер, и, таким образом, мы стали его командирской машиной. Капитан пока передавал с вертолета короткие приказы. Мы дрожали от холода и застегивали воротнички рубашек. Машины безжалостно гнали по разбитой дороге, и струя воздуха еще более усиливала чувство холода. Солнце выйдет не ранее чем через два часа.

Поручик снял наушники и резко сказал: