Смертоносный груз «Гильдеборг»

Исчез! Как будто его никогда и не было. Ничего не случилось. Вода все также монотонно шумела. Мы установили решетку и без единого слова побрели обратно. Мы уже не думали о складе с продуктами, даже о голоде, который нас ожидает. Трап дребезжал под ногами. Мы прятались в темноту. Как крысы.

Крысы!

Что-то путалось у меня под ногами. Это крысы кишмя кишели вокруг нас, они почуяли запах крови. Я начал орать. Мы понеслись еще быстрей, потом кинулись к лестнице, ведущей в нашу спасительную западню. Я не мог пролезть через отверстие внутрь. Гут неистово пинал меня ногами.

Наконец-то!

Защелка крышки захлопнулась. Мы еще укрепили ее тем страшным железным прутом.

Слепота!

Пучина морская. Это бог наказал нас. Свернувшись в клубок на полу, я вслушивался в чей-то голос. Он скулил и хрипел, его стон вырывался из глубины души. Без всякого смысла. Это был мой голос. Меня затрясла неудержимая лихорадка, как тогда, когда меня покинула Августа, когда я понял, что ее уже не вернешь, что она уже махнула на все рукой.

В Гамбурге она пела в «Фюрстендорфе». Действительно пела, и «Фюрстендорф» был заведением первого класса. Тогда ее еще мог заметить кто-нибудь с радио или телевидения. Тогда она еще говорила о том, что однажды запишет свой голос у Лиссако. Но потом пришел маленький и вежливый голландец и предложил ей пятьсот гульденов ежедневно за выступление. Я даже не мог понять, много это или мало. Августа была как сумасшедшая, она чуяла запах денег. Такой гонорар ей еще никто не предлагал. На родине она пела скорее для удовольствия, чем ради денег.

— Такие денежки нигде не заработать! — кричала она грубо. — Я больше не хочу перебиваться с хлеба на квас. Когда мне еще предложат такую сумму? Мне скоро тридцать, я потеряла слишком много времени. Признайся, наконец, что ты ни на что не годишься, да, ни на что! И потом, я ведь не представляла, что здесь будет так…

Я тоже себе это не так представлял. Ползал по корабельным конструкциям и сваривал. Мною тоже овладела бешеная жажда денег. Я должен зарабатывать, чтобы она вернулась обратно. Только потом я могу сдать экзамены, чтобы признали действительным мой диплом. Но пятьсот гульденов — такой возможности мне никогда не представлялось.

Временами я приезжал в Амстердам или она ко мне. Однако на представление она меня никогда не приглашала. После обеда мы шли на прогулку, как порядочная супружеская пара, а вечером она провожала меня к скорому поезду.

— Как заработаем денежки, устроим себе порядочную квартиру, сдашь экзамены и начнем новую жизнь. Еще немного мы должны выдержать. Нельзя упускать такой случаи.

Треск словесной шелухи. Оба мы знали, что уже отдаляемся друг от друга: она к своей цели, а я, с шальными течениями, бог знает куда. Впоследствии я начал чувствовать облегчение, непривычное ощущение свободы. Никто меня не контролировал, я мог думать и действовать как хотел. Мог вернуться домой — в Гамбурге меня ничто не удерживало. Но это было бы, конечно, бессмысленно. Виделись мы все реже и реже. Мы уже махнули друг на друга каждый со своего берега.

Гут затряс меня.

— Слушай, — шептал он. — Проснись!

Я пришел в себя. То было в прошлой жизни. Теперь я живу иной жизнью если называть это жизнью. Тело и мозг борются за существование, за физическое бытие, но меня нет тут с ними. Я где-то вне этого, я только смотрю. Смотрю чужими глазами, а мои собственные — слепы.

Снаружи за стальной стеной резервуара послышались голоса и гул шагов. Осмотр судна! Ищут его!

Через минуту и нас кто-то трахнет железным прутом и бросит в сток. Сколько смертей происходит в мире в каждое мгновение! Какой это имеет смысл, какая в этом закономерность? То, что я живу, воспринимаю, думаю и чувствую, имеет цену только для меня. Я — рыба, выловленная из моря, и с миллионами других рыб путешествую на консервный стол.

У меня перехватило дыхание. Сапоги громыхали по ступенькам лестницы к верхней части батареи резервуаров. Гут судорожно сжал мне руку.

— Вода! — крикнул голос над нами, и мы услышали скрип и удар поднятой крышки вентиляционного люка.

— Вода, вода, — повторял голос, и сапоги гремели по верхушке резервуара. Просматривали всю батарею, секцию за секцией. Через вентиляционные люки светили вниз.

Я чувствовал, что мне делается плохо, что у меня разрывается сердце. Я не мог дышать. Гут впился мне пальцами в руку, это были не пальцы, это были губки тисков.

— Вода, вода, — выкрикивал кто-то на плохом английском, который я уже когда-то слышал. Сапоги громыхали над нами. Сталь звенела. Рывок запором, снова и снова. Потом металлические удары по крышке.

— Застопоренный запор, но по звуку — вода, — гаркнул голос с высоты, и шаги загудели к соседнему резервуару.

— Вода, вода, — удалялись они.

— Просмотреть резервуары с нефтью! — приказал издалека другой голос. Шаги и голоса удалялись.

Тишина!