Смесь бульдога с носорогом

А за папика мне мать вряд ли спасибо скажет, это она сейчас белугой ревет, а вообще — то она сколько себя помню, всегда стонала, что б он сдох поскорее.

Папика я минут через двадцать отодрала, он встал, кряхтя, осмотрел кровавую лужу на досках и заметил:

— Как поросенка на крыльце резали, прибрать бы.

— Мать потом замоет, — махнула я рукой.

— Ты ее домой — то запусти, доча, — попросил отец.

Я выглянула за ворота, покрутила головой и удивилась — ни матери ни бабулек не было.

— Нету ее, — объявила я. — Я пойду баньку затоплю, тебе помыться надо, ты ж в крови и клее с ног до головы.

— Да я сам потом, — засмущался папик.

— Сиди уж, — вздохнула я.

В сарайке где хранились дрова были только чурбачки, и их следовало поколоть. Я тщательно обследовала все углы, однако топора не нашла.

В это время схлопнула калитка и мать, да не одна, толпой, завалила во двор.

— Мам, — высунулась я, — а где топор, не знаешь?

— За дверью, — автоматически ответила она, перевела глаза на крыльцо и протяжно завизжала на одной ноте. Бабы, пришедшие с ней, посмотрели на крыльцо и тоже заголосили.

— Гражданочка, пройдемте, — шагнул ко мне здоровый усатый мужик.

— Зачем? — буркнула я, — не видите что у меня тут творится?

— Участковый Акимов, — представился он, — где тело?

— Какое именно? — осведомилась я.

— Убилаааа !!! — тоскливо выла мать. Бабуськи старательно ей подвывали.

— Слушай, успокойся, а? — раздраженно завопила я, пытаясь перекричать разноголосый вой. — Ты чего тут цирк устраиваешь?

И тут на крыльцо тихо вышел отец.

Вой стих.

— Живой еще? — удивленно ахнула соседка, Кузьмовна.

— Да не жилец все равно, вона на нем места живого нет, — авторитетно заявил то — то.

— А вы чего это? — робко спросил отец и вопросительно на меня посмотрел.

— Жену свою спроси, — рявкнула я, — а то меня сейчас за твое убийство в кутузку сволокут!!

— Какое — какое убийство? — не понял он.

— Мать! — рявкнула я. — Ты чего тут перед людьми меня позоришь? Папика надо просто вымыть, и он как новенький будет!

— Так а нож тебе зачем нужен был? — смутилась она.

— Лечила я нашего папика!!!

— Так он сейчас здоровый? — переспросила она.

— А сама не видишь? — гавкнула я. — Все, граждане, расходитесь, кина не будет!

— Так он же помирал, — ахнула Кузьмовна, — сама видела, а теперь смотрит — ко, ходить!

— Таблеток дала! — ответила я, успокаиваясь.

— И каких? — спросил участковый, — у меня вот теща тоже не встает.

— Марвелон! — ляпнула я первое попавшееся умное название. Хватит с меня уже парфеновских крестьян, узнавших что я ведьма. Будем надеяться что никто из крестьянок этими таблетками от беременности не пользуется.

— А от чего они?

— Да от всего, — отмахнулась я.

— Дорогие поди таблетки? — не успокаивался местный представитель власти.

— Пятьсот рублей пачка! — загнула я.

Бабки, с интересом прислушивающиеся к нашему разговору, дружно ахнули.

— Это ж что такое делается, почитай всю пенсию на них отдать! — загалдели они.

Неохотно, но деревенские все же разошлись, жарко матеря правительство, при котором старушки 80 лет от роду вынуждены отказывать себе в жизненно необходимых им оральных контрацептивах.

— Доча, — просительно посмотрела на меня мать.

— Уйди, — поморщилась я.

— Я ведь не подумавши.

— Слушай, мать, — разозлилась я. — Ты у меня заслуженная учительница, женщина неглупая. Ну как ты могла подумать что я отца убью???

— Так ты ж сама сказала что сейчас он отмучается, — робко сказала она.

— И к тому же — ну ладно, подумала такое, — распалялась я. — Но милицию привести в такой ситуации и народ — это вообще не по-родственному!!!

— За Костеньку перепугалась, — снова зарыдала мать. — Прости меня, дуру старую!

Я посмотрела на нее, маленькую, седенькую, и сердце мое дрогнуло.

— А чего — это ты так? Ты ж всю жизнь ему смерти хотела.

— Он, доча, не такой ведь был раньше, — тихо ответила она.

— Мать, вернешься в город — запишу тебя к психоаналитику, ты и отца довела до такой жизни и меня поедом ешь, никакой жизни от тебя нет, — постановила я и поднявшись, пошла на улицу.

— Доча, ты куда? — вскрикнула мать.

— К знакомым, — буркнула я.

На мать я была зла — так меня перед людьми ославить, и потому решила сходить попроведовать бабусю — одуванчика.

Бабуся воплощала мою мечту о достойной старости. Она сидела в садике за круглым, накрытым белой скатеркой столиком и пила чай с пирожками. В окошке телевизор показывал очередную серию мыльной оперы, и старушка сосредоточенно не глядя слушала о том, что Хосе Фернандес не должен был говорить маленькому Хуанито что его подменили в роддоме. Антураж довершали два резвящихся в траве котенка.

— Бабушка, здравствуйте, можно к вам? — через заборчик поприветствовала я.

— Ааа, доченька, — встрепенулась обрадовавшаяся старушка, — глазки — то не видят, зато по голосам вас всех помню. Заходи, милая!

Пока я обходила заборчик, старушка налила мне в чашечку душистого чая и положила рядом на блюдечко пару пирожков.

— Как хорошо, что ты зашла, а то сижу тут, кукую одна, — приговаривала старушка. — Ты тут к кому приехала — то? Вижу, не местная ты, девонька.