Смешанный brак

Плескаясь под прохладным душем и стараясь не порезать ступни о расколотый кафель, я размышляю о женщинах. Именно они главный магнит, альфа и омега, притягивающая завоевателей и путешественников. «Шерше ля фам» – сказал бы Франц, любивший щегольнуть языком папы Жан-Жака. Да, он жестоко просчитался, впутался в ужасную историю, но даже такие последствия не отменяют основной инстинкт, приказывающий мужчине: не смотри на соплеменниц, иди за горизонт и возьми наложницу из другого племени! Она лучше тебя утешит, и потомство от нее будет лучше, жизнеспособнее. Эй, воины! Собираемся – и на Восток! Что вы говорите? Надо извлекать уроки? Учиться на чужих ошибках? Это смешно, инстинкт не признает уроков, он плюет на ошибки, с легкостью перебарывая опасливый рассудок.

Я смываю дорожную грязь, пот, копоть трассы и начинаю чувствовать себя мужчиной-самцом. Еще в Минске я почувствовал этот зов плоти, но тогда порхающие девушки в мини-юбках так и не приблизились к страннику, точнее, странник не решился к ним приблизиться. Здесь это сделать легче, достаточно еще раз зайти в кафе, где за стойкой стоит дрессировщица мышей. Она работает, но кому, кроме меня, нужна ее работа? Маленькая гостиница пуста, барменша тут и администратор, и кастелянша; в кафе тоже ни одного клиента, а тогда мы можем познакомиться ближе. У нее светлые волосы, забранные в пучок, румяные щечки, и очень живые глаза. Какие глаза? Я не запомнил, главное: «она ничего». По-немецки это звучит абсурдно, но в русском, как разъяснял брат, выражение имеет положительный оттенок. «Она ничего» означает: девушка симпатичная, приятная, достойная знакомства; а что еще требуется изможденному целибатом путешественнику? Я надеваю запасные брюки, не столь истертые, выстиранную футболку, причесываю волосы и, глядя в треснувшее зеркало, тоже нахожу себя «ничего».

Улыбка при моем вторичном появлении в кафе обнадеживает. Я замечаю, что барменша подкрасила губы и распустила волосы, собранные ранее в пучок. Что я буду пить? Конечно же, пиво. Немцы пьют только пиво (про опыт с водкой я помалкиваю), потому что не любят пьянеть.

– И правильно! – говорит барменша. – Наши только водку пьют, ну и – сами понимаете… Меня, кстати, зовут Катей.

– Меня – Курт. А вашу домашнюю мышь зовут…

– Нюрка! – Катя смеется. – Но она сегодня насытилась, больше сюда не покажется.

Предложение выпить пива за мой счет Катя принимает не без колебания, похоже, искусственного. Девушка должна вести себя пристойно, не бросаться жадно на первого встречного, что повышает ее акции в глазах мужчин. Есть женщины особого сорта, но они, как правило, стоят в витринах на Реепер-бан или подпирают стенку на Пляс Пигаль. Катя – не такая, а… Какая? Во-первых, не жадная, потому что приносит горячие сосиски, говоря: закуска – за мой счет. Во-вторых, информированная, потому что знает: немцы пьют пиво именно с сосисками. В-третьих, критически настроена к соотечественникам, которые под пиво обязательно вытащат леща, так что стол неделю потом воняет!

– Вытащат леща – это значит…

– Рыбу соленую. Воблу.

– Я не понял: воблу или леща?

– Да какая разница?! Вонь и от того, и от другого!

Гостиница расположена на окраине крошечного городка, такие места называют «глушь». Но даже в этой «глуши» веют европейские ветры, иногда подхватывая местных обитательниц, как маленькую девочку из известной американской сказки, и перенося их в иные миры. Одну из подруг Кати ветер унес в Голландию. Ветер имел обличье веселого бородатого специалиста по настройке оборудования для молокозавода. Голландский специалист приехал сюда в одиночку, а уехал уже вдвоем с очаровательной обитательницей «глуши». У них родился мальчик, названный Хансом, вот, кстати, его фотография. Катя то ли готовилась заранее, то ли русские провинциалки постоянно носят с собой фотографии подруг с новорожденными полукровками.

Фото пробуждает внезапную боль, а может, ностальгию по времени, когда Франц и Люба были гораздо моложе, и Норман выглядел таким же маленьким пузанчиком. У Франца была бездна его фотографий, брат сделался фото-маньяком, запечатлевая каждый шаг малыша. Где теперь эти фото? Быть может, Франц сейчас перебирает поблекшие от времени изображения? Или он оклеил ими стены и, сидя без движения в кресле, смотрит на них? Меня тоже подхватывает ветер – ветер воспоминаний – так что Кате приходится теребить за плечо.

– Курт! Вы слышите меня?

– Что?!

– Я говорю: вот ее муж, с селедкой! Они селедку съедают целиком, за один присест, представляете?! Подруга пишет: традиция у них такая, у голландцев.

На фото веселый бородач запрокинув голову, готовится проглотить приличного размера рыбу. Я разлепляю губы в подобие улыбки.

– Это вобла? Или лещ?

– Да нет же, это селедка!

– Да нет… Ваш язык – единственный в мире, где «да» и «нет» произносят вместе.

Катя взирает на меня с недоумением.

– Серьезно?! Я, если честно, над этим не задумывалась…

Она прячет фотографии, затем говорит с едва заметным вздохом:

– Смешанные браки – самые счастливые…

– Вы так думаете?