Смещение

Машина, подумал Алан. Машину он оставил на стоянке в Институте. В аэропорт поехал на такси. В Сан-Франциско — на самолете. Там такси до Сан-Хосе. Потом…

Зачем он это вспоминает? Машины нет, придется опять на такси. До Принстона? Нет, до аэропорта. Полет в Принстон — меньше часа.

Кошелек оказался там, где всегда, — во внутреннем кармане с клапаном. Наличных мало — десять долларов плюс мелочь, но кредитные карты на месте.

Нужно еще… Что?

Позвонить. Где телефон? Он мог забыть… Нет, все в порядке.

Сначала он позвонил Лауре. Ему необходимо было услышать ее голос, чтобы окончательно прийти в себя.

— Доктор Бербидж? Алан?

Прежде чем ответить, он вслушался. Показалось или Лаура была рада его звонку?

— Лаура, — сказал Алан, — простите, что я так быстро ушел. Мне нужно…

— Я понимаю, — перебила Лаура, будто торопилась высказаться и закончить разговор. — Мне тоже нужно многое вам сказать, но не сейчас.

«Скажите ему, что перезвоните позже», — услышал Алан женский голос, показавшийся знакомым, — он слышал недавно, но узнать не смог.

— Алан, я вам перезвоню!

— Когда? — Он хотел, чтобы она позвонила минут через пять и думала о нем, набирая номер. — Простите, Лаура, часа два я буду вне связи. Я лечу… то есть полечу, как только доеду до аэропорта и куплю билет… в Принстон. Там…

Да. Очень серьезный, если не сказать, самый важный в жизни, разговор с Ализой Армс. Если она захочет обсуждать то, что сейчас главное для всего мира… Ох… Пафос-то какой!

— Я очень жду вашего звонка.

— Хорошо, Алан.

— И еще… — Он должен был сказать, хотя и не понимал, почему. — Ваша дочь Вита… Она умница. Берегите ее.

Он сказал лишнее. Должен был сказать, но все равно — лишнее.

Алан заказал такси и стал ждать у кромки тротуара. Машина подкатила через полторы минуты.

По дороге в аэропорт Алан позвонил Ализе.

Часть третья

Он досмотрел новости. Все как обычно. Ведущий-мужчина рассказал об аварии на девяностом шоссе, о поножовщине в баре на Ройд-стрит и заседании Конгресса, где был провален законопроект об увеличении налога на добавленную стоимость. Ведущая-женщина поведала о цунами в Индонезии, извержении вулкана в Исландии и сильном землетрясении в Доминиканской Республике. «Интересно, — подумал он. — Мужчина говорит о делах человеческих, женщина — о природных катастрофах». Он не стал придавать наблюдению философский смысл — мелочь, не стоившая внимания. Он всегда замечал мелочи, но редко придавал им значение.

Когда новости закончились, он выключил телевизор, достал из бара початую бутылку бурбона, поставил на пол у кровати. Открыл платяной шкаф, минут пять перебирал одежду: пиджаки, брюки, рубашки. Переоделся медленно, выключил свет, сел на край кровати, допил из горла бутылку, поставил на пол. Лег поперек кровати, ноги свисали.

«Если тебе дадут линованную бумагу — пиши поперек». Он помнил эти строки из Брэдбери, которого читал в юности, а потом увлекся Хаббардом и Хайнлайном. Он помнил эти строки из Хименеса, но считал их своими. Ему всегда пытались подсунуть линованную бумагу, и он всегда писал поперек. Получал от этого удовольствие большее, чем от расчетов ядерной зимы, от придуманного им алгоритма, от фирм, которые создавал.

Он был спокоен, уверен в себе. Функция распределения рассчитана правильно. Он пересчитал пять раз, меняя начальные и граничные условия.

На потолке двигались тени, которых, по идее, быть не могло. Черное на темном. Темное на черном.

Все относительно.

Полностью ли сохранится память? Сохранится ли вообще? Он знал физический результат, а психический, психологический оставался в области предположений. Максимальный доверительный интервал, которого удалось достичь, — два целых, восемь десятых стандартных отклонения. Неплохо, но недостаточно без контрольного эксперимента.

Он приподнял руку, посмотрел на светившиеся стрелки наручных часов. Время растянулось. Время сжалось. Время пульсировало и повторяло себя. Тени на потолке застыли. Темное на темном. Черное на черном.

Он чувствовал движение стрелок. Если движутся стрелки — движется время. Когда время исчезнет — остановятся часы. Он почувствует?

Остановится время — остановятся часы — остановятся жизненные процессы — остановится сердце.

Сейчас.

* * *

— Рада, что вы позвонили! — сказала Ализа, но Алан в ее голосе радости не услышал. Надо бы поразмыслить об этом, но Алан настроился на дискуссию именно с доктором Армс. Ализа поняла бы… должна была понять… сумела бы… Имена других коллег не то чтобы не всплывали в памяти, но не вызывали нужной степени доверия — не личного, а сугубо научного.

— Ализа, я буду в Институте через… — он посмотрел на часы в телефоне, — примерно через три с половиной часа. Нужно обсудить одну проблему.

— Но… — Ализа, видимо, тоже взглянула на часы. — Это довольно поздно. Нельзя ли отложить на завтра? Скажем, часов в десять?