Смешенье

– Тогда скажи мне, Бригитта, есть ли в особняке Аркашонов место, где ещё не толпятся приехавшие загодя гости?

– Не могли бы вы принять её… в часовне?

– Отлично! Дай мне минутку. И, Бригитта?

– Да, сударыня?

– Что-нибудь слышно о господине герцоге?

– Ничего нового с тех пор, как вы последний раз спрашивали.

– Яхту герцога заметили из Марселя шестого октября. С неё сигнальными флажками передали приказ немедля готовить карету и быстрых лошадей. Это мы знаем от гонца, которого отрядили к нам, как только с марсельской колокольни увидели в подзорную трубу всё, что я вам сейчас изложила, – сказала Элиза. – Гонец прискакал утром. Можно предполагать, что герцог отстал от него не более чем на несколько часов и будет с минуты на минуту, но сверх того никто в доме ничего не знает.

– Граф де Поншартрен будет разочарован, – огорчённо проговорила герцогиня.

Она кивнула пажу, который тут же попятился к дверям, повернулся и стремглав помчался прочь. Элиза, графиня де ля Зёр, и Мария-Аделаида де Крепи, герцогиня д’Уайонна, остались в домовой церкви де Лавардаков с глазу на глаз. Впрочем, герцогиня со свойственной ей осмотрительностью на всякий случай приоткрыла дверь в исповедальню и убедилась, что там никого нет.

Часовня располагалась в углу здания. Алтарь и одна боковая стена были обращены к улице. В стене имелось несколько высоких и узких витражных окон, через которые в помещение проникал свет. В основании каждого окна располагалась небольшая фрамуга. Обычно они были закрыты, чтобы не впускать в часовню уличные шумы и вонь; две из них д’Уайонна распахнула. Внутрь ворвался холодный воздух, что не смутило дам, упакованных в несколько слоёв тёплой одежды. Ворвался и гул улицы. Элиза решила, что это дополнительная предосторожность на случай, если кто-нибудь вздумает приложить ухо к двери. Однако в целом часовня должна была прийтись герцогине по душе. Здесь не было мебели – никаких скамей, только грубый каменный пол, и она уже удостоверилась, что никто не прячется за алтарём. Часовню – готическую, мрачную, на сотни лет старше самого особняка – давно бы снесли и выстроили на её месте что-нибудь барочное, в современном вкусе, если бы не витражи, алтарь (считавшийся бесценным сокровищем) и левая четвёртая плюсневая кость Людовика Святого, заключённая в золотую раку и вмурованная в стену.

– За сегодняшнее утро Поншартрен не менее четырёх раз справлялся через посыльных о последних новостях, – сказала Элиза, – но я не знала, что генеральный контролёр финансов подрядил к себе на службу и вас, сударыня.

– Его нетерпение отражает нетерпение короля.

– Неудивительно, что король желает знать, где его верховный адмирал. Однако не правильнее было бы спрашивать об этом через министра флота?

Герцогиня д’Уайонна помедлила у открытой фрамуги и притворила её так, чтобы осталась лишь узкая горизонтальная щель, через которую можно было смотреть на улицу. Однако сейчас гостья отвернулась от окна и некоторое время пристально разглядывала Элизу, прежде чем ответить:

– Простите, я думала, вы знаете. У маркиза де Сеньеле рак. Он при смерти и не может более исполнять обязанности министра.

– Тогда понятно, почему король в таком нетерпении. Говорят, герцог Мальборо высадился с войском на юге Ирландии.

– Ваши сведения устарели. Мальборо уже взял Корк. Кинсейл падёт со дня на день. Тем временем де Сеньеле прикован к постели, а герцог д’Аркашон занят какими-то своими делами на юге.

Из двора за дверью часовни донёсся приглушённый взрыв женского смеха: герцогиня д’Аркашон беседовала с приятельницами. Как странно: в нескольких шагах отсюда высшая знать, надушенная и украшенная лентами, обменивается сплетнями в предвкушении торжеств по случаю дня рождения герцога. А за стенами особняка Франция готовится к голодной зиме. В морозной Ирландии французские гарнизоны сдаются под натиском Мальборо; министр флота лежит на смертном одре. Элизе подумалось, что тёмная и пустая часовня, уставленная мрачными изваяниями увенчанного терновым венцом Спасителя, – не худшее место для встречи с герцогиней. Здесь д’Уайонна явно чувствовала себя куда естественней, чем в раззолоченной гостиной. Она сказала:

– Не знаю, стоит ли вам убивать господина герцога. Король может сделать это за вас.

– Пожалуйста, не говорите так! – резко произнесла Элиза.

– Я всего лишь поделилась житейским наблюдением.

– Когда герцог затевал сегодняшний приём, стояло лето и всё казалось превосходным. Я знаю, он думал: «Королю нужны деньги на войну, и я их добуду!»

– Вы как будто его оправдываете.

– Полезно знать мысли врага.

– Знает ли герцог ваши мысли, мадемуазель?

– Очевидно, нет. Он не считает меня врагом.

– А кто считает?

– Простите?

– Кто-то хочет знать ваши мысли, поскольку за вами следят.

– Мне это хорошо известно. Мсье Россиньоль…

– А, королевский Аргус! Он знает всё.

– Он заметил, что моё имя последнее время часто упоминают в переписке те из придворных, что причисляют себя к алхимикам.

– Чего ради им за вами следить?