Одна или две простые заботы прежней Джековой жизни, как светлая и тёмная части вуца, ковались и сплющивались, складывались и снова ковались столько раз, что превратились в хитросплетение завитков, которые невозможно проследить или назвать рисунком. В мозгу остался расплывчатый образ, который можно было описать лишь каким-нибудь общим серым словом вроде «сложность». Однако если бы он сказал Джимми, Дэнни и Томбе, что дело сложное, они бы не поняли, о чем речь. Джеку оставалось надеяться, что сложность придаст ему силу и остроту дамасской стали. Когда-нибудь можно будет подумать, есть ли в ней ещё и красота.
Целый месяц казалось, что они просто бесконечно ездят туда-сюда, не приближаясь к цели, потом стало заметно, что они больше времени проводят на дорогах, меньше в горах. При перевозке серебра они
К концу апреля всё серебро было припрятано в восьми разных тайниках на расстоянии полдневного пути от Веракруса. Джек, Дэнни, Джимми и Томба поселились в доме, который снял для них Эдмунд де Ад, и стали ждать.
– Где мои книги, чёрт побери? – вопросил Отто ван Крюйк, перегибаясь через борт «Минервы» и заглядывая в барку.
– Упали в реку за несколько миль до Веракруса, – беспечно отвечал Джек, – и теперь, наверное, уже доплыли до Мексиканского залива. Вы их случаем не видели?
Лишь этими словами они и успели обменяться, прежде чем всё заглушили ликующие возгласы с «Минервы». Матросы столпились на палубе и сейчас разглядели, сколько участников «сухопутной» партии уцелели после полутора лет в Новой Испании. Они так искренне радовались и удивлялись, что Джек понял: никто из участников «морской» партии не рассчитывал снова увидеть живого Шафто. Сам он, одно за другим узнавая знакомые лица и видя совсем мало новых, чувствовал себя наседкой, пересчитывающей цыплят. «Минерва» выглядела как никогда справно. Очевидно, торговля в Перу прошла успешно, а все повреждения, причинённые штормами у мыса Горн, устранили в каком-нибудь карибском порту. Коли так, это доказывало дальновидность ван Крюйка, поскольку Веракрус был портом разом нищим и дорогим – самым неподходящим местом, чтобы снаряжать корабль для рейса через Атлантику.
– Давайте загружаться и валить из Новой Испании, – сказал Джек после того, как обнялся со всеми. – Ещё, раз уж мы здесь, я хотел бы поддержать традицию Иеронимо…
– Что за традиция? – полюбопытствовал Вреж, одетый с ног до головы как преуспевающий купец.
– Сжигать Веракрус при всяком удобном случае.
– Мы будем несколько месяцев процеживать залив, пока не выудим капитанские книги, – сказал Даппа, когда все отсмеялись. Он единственный на борту не состарился на несколько лет, и зубов у него было больше, чем у любых четырёх моряков вместе взятых.
– Я пошутил. Мы привезли книги, а заодно письмо, – сказал Джек.
– От кого? – спросил Вреж.
– Не знаю, – отвечал Джек. – Эдмунд де Ад мог бы мне прочесть, но…
– Ты ему не доверяешь! И правильно, – сказал ван Крюйк.
– Напротив. В инквизиционной тюрьме я доверил ему свою жизнь, а он мне – свою. Он странный, но безобидный.
– Тогда почему не дал ему письмо?
– Потому что знал, ты бы ему не доверился.
– Он по-прежнему в Веракрусе? – спросил Вреж.
– Как вы наверняка знаете, в Гаване собирается испанский флот, чтобы доставить в Кадис тридцать миллионов пиастров, – сказал Джек. – Четыре дня назад несколько галеонов вышло из Веракруса к Гаване. Эдмунд де Ад отправился на одном из них. Я уже выплатил ему комиссионные за посредничество.
– При всей твоей любви к этому человеку… – начал Даппа.
– Я не говорил о любви, – поправил Джек.
– Вот и отлично. Я рад, что он отправился на другом корабле.
– Нельзя терять время, – сказал ван Крюйк. – Если мы выйдем одновременно с испанским флотом, то избавим себя от многих хлопот. Все пираты в Карибском море будут охотиться за галеонами.
– Охотиться они будут, это да, – задумчиво произнёс Джек.
– И нас примут за голландского капера, – пообещал ван Крюйк.
– Или за тяжеловооруженное судно с грузом сахара, направляющееся в Амстердам или Лондон, – подхватил Даппа.
– Так или иначе, ни один нормальный буканьер не станет тратить время на нас, когда через то же море держат путь тридцать миллионов пиастров.