Смешенье

Это был не герцог. Первым приходило на ум слово «инвалид», потому что человек этот еле держался на ногах, а парик если и носил, то потерял или оставил в карете. Редкие короткие волосы прилипли к голове от пота и грязи, лицо было таким бледным, что казалось зелёным. Он не мог стоять или идти без поддержки, однако ни под каким видом не желал отпускать окованный сундук с ручками по бокам. Один из лакеев поддерживал инвалида справа, а тот левой рукой сжимал ручку сундука. Другой лакей ухватился за вторую ручку, когда сундук уже готов был вывалиться из кареты. Так они и двинулись шеренгой — лакей, инвалид, лакей — по красному ковру.

Элиза стояла так близко, что услышала, как Этьенн обратился к матери: «Неужели это Пьер де Жонзак?» В тот же миг она узнала инвалида. Его грязная изорванная одежда была когда-то офицерским мундиром. Когда Элиза мысленно расправила инвалиду спину, починила ему платье и добавила тридцать фунтов веса, несколько пинт крови и парик, получилось и впрямь нечто похожее на мсье де Жонзака.

Элиза начала выстраивать в голове теорию — совершенно ложную, но очень сходную с тем, что думали остальные. Она вообразила, будто герцог д'Аркашон по-прежнему в карете, поправляет платье, чтобы выйти к гостям, адъютанта же отправил вперёд с сундуком, полным сокровищ, отважно и честно добытых в жестоком морском бою, каковой трофей намерен вручить королю Франции. Элизе даже подумалось, что герцог, неожиданно заполучивший чуточку заколдованного золота вместо целой кучи обычного серебра, прискакал из Лиона без остановки, чтобы доставить его сюда. Фантастическая дерзость. Элиза почти восхищалась этим человеком. Она повернулась к де Жексу, который, очевидно, проделал те же умозаключения, поскольку неотрывно смотрел на сундук. Придворный, стоявший рядом с де Жексом, глядел на Элизу; она подняла глаза и встретила непроницаемый взгляд Луи Англси, графа Апнорского.

Де Жонзак, сундук и лакеи преодолели две трети расстояния до дверей. Чем ближе они подходили, тем заметнее становилось их жалкое состояние. Лакеи неделю простояли на запятках кареты, их лица и ливреи были заляпаны грязью, кожа побагровела от холода. Де Жонзак был равномерно серый. Губы слились с лицом и беспрерывно двигались. Однако если с них и слетали какие-нибудь слова, Элиза ничего не могла расслышать. Этьенн приветствовал де Жонзака, но ответа не получил. Они с герцогиней посторонились, чтобы странная процессия вошла в дверь. Элиза уже понимала, что дело неладно, однако все прочие оставались в плену ошибочной теории, в том числе бедный Этьенн, пригвождённый к месту этикетом. Он повернулся к белой карете, чтобы приветствовать отца, который должен был появиться следующим; однако в экипаже за распахнутой дверцей никого не было. Конюх захлопнул её, пристукнув для верности кулаком; кучер взмахнул бичом, и полумёртвые лошади двинулись в сторону каретного сарая.

— Отец Эдуард! — Элиза повысила голос, чтобы перекричать недоуменный ропот гостей. — Пожалуйста, помогите мсье де Жонзаку, он тяжело ранен.

Это подтверждало и её обоняние; адъютант и лакеи как раз прошли мимо, оставив по себе вонь гниющего мяса. У де Жонзака была гангрена. Обезумевшие от усталости лакеи просто искали место, где бы уложить его на пол, а оказались на придворном балу. Они совершенно растерялись.

Де Жекс тоже сообразил, что происходит. Он шагнул вперёд и встал перед лакеями.

— Кладите его на пол. Не бойтесь. Аккуратнее. (Мажордому.) Мсье, принесите одеяло и кушетку либо что-нибудь вроде носилок. Велите немедленно позвать врача. (Де Жонзаку.) Что вы говорите? Я не слышу, мсье. Прошу вас, поберегите силы, скажете потом.

Элиза, видя, что де Жекс взял дело в свои руки, решила подойти к Этьенну (который не видел иезуита и де Жонзака за толпой любопытствующих придворных) и объяснить ему, что творится. Выяснилось, что тот полностью парализован неразрешимой проблемой этикета: едва отъехал белый экипаж герцога, на его место вкатился золочёный королевский, и дверцу уже распахнули. Никто из королевской свиты не знал, что события приняли непредвиденный оборот, и предупреждать их было поздно: Людовик XIV уже вступил на ковёр, ведя под руку маркизу де Ментенон.

Элиза обернулась к залу и крикнула: «Король!» Толпа вокруг де Жекса и де Жонзака мигом рассеялась. Придворные вновь выстроились вдоль прохода, оставив посередине лежащего человека, де Жекса, который опустился на колени, силясь расслышать, что говорит раненый, и графа Апнорского. Граф отпирал на сундуке щеколду за щеколдой, всякий раз обнаруживая, что осталась ещё одна.