Смешилка — это я!

А Глеб все еще стоял, пригнувшись, возле окошка кассы. Так и стоял…

Двери вздохнули, словно сочувствуя нам, и медленно стали закрываться. Голова Покойника все еще торчала, и казалось, двери вот-вот зажмут ее с двух сторон. В какую-то миллионную долю секунды идея озарила меня.

— Осторожно, ребенок! — заорал я.

Я знал, что эти слова: «Осторожно, ребенок!» — всегда очень сильно действуют. Двери, не успев прихлопнуть Покойника, медленно поехали обратно.

— Где ребенок?! — крикнул испуганный машинист.

— Во-он! — неопределенно ответил я, зная, что время неумолимо работает на нас.

— Да где же?

— Во-он! — Я указал на печальную физиономию Покойника, который все еще высовывался из тамбура.

— Я думал, он под колесами…

— Большое спасибо! — ответил я машинисту, потому что необходимая нам минута была окончательно выиграна: Глеб бежал от кассы с билетами.

Мы ворвались в вагон! Двери облегченно вздохнули. Они были рады за нас — поехали навстречу друг другу, захлопнулись…

И мы отправились в город, домой!

Успели на последнюю электричку! Наши родители были спасены. Чувство законной гордости переполняло меня.

— Вот… билеты! Купил… — сказал Глеб, садясь рядом со мной.

— Не думаешь ли ты так дешево откупиться? — шепнул я ему. И сразу же пожалел о своей необдуманной фразе, ведь расследование еще не было закончено. Значит, никакой грубости! Я все должен раскрыть до конца. Только вежливо, без насилия!

Вагон был пустой… Я пошел в самый конец, сел на лавку и позвал:

— Глеб, если хочешь, подойди, пожалуйста. Если хочешь…

Он подошел и сел рядом.

— Нет, сядь напротив: я должен видеть твое лицо. Займемся мотивами…

— Какими? — спросил он, вздрогнув. И пересел.

— Мотивами преступления.

— Ты потом все Наташе…

— Ни за что! Никому! Можешь быть абсолютно спокоен. И откровенен, как с родным человеком!

— Нет, пусть она обязательно… Я не хотел, чтобы ее мама… Я по другой причине… — Вдруг он громко, прямо на весь вагон, крикнул: — Наташа!..

Она подошла и села возле него.

— Я думал все выяснить тайно, но Глеб хочет, чтобы и ты слышала, знала…

— Что слышала?

Я уже не злился на Глеба: он дал мне возможность рассказать Наташе обо всем, что я выяснил там, в подвале, обо всех своих догадках, находках, открытиях. И я рассказал… Ведь он сам попросил об этом!

— Пойдем дальше, — сказал я. — Итак, мы установили, что Нинель не звонила. И ехать сюда нам одним не разрешала. А кто же звонил? Не торопись. Хорошенько подумай!

— Моя двоюродная сестра, — еле слышно признался Глеб.

— Так-так-так… Вот, значит, зачем ты из всех болезней выбрал для Нинели именно ангину: болит горло, говорит «не своим голосом». Понятно-понятно… Зачем же тебе нужно было, чтобы мы поехали без нее? И чтоб все думали, что Нинель разрешила? Не торопись. Правду, одну только правду! Ничего, кроме правды!..

— Мне мама рассказала про собрание… Там некоторые родители… За то, что Нинель нам самостоятельность… ну, разрешала одним ездить на стадион и вообще… Говорили, что если она еще…

— Стоп! — крикнул я, потому что испугался, как бы Глеб все до конца не раскрыл, не рассказал сам.

А между тем догадка озарила меня так ярко, как никогда еще раньше не озаряла! И я мог продолжить его рассказ, окончательно доказав, что прозвище свое ношу недаром, не просто так.

— Следите за мной! — торжественно сказал я. — Следствию все абсолютно ясно. Конечно, я должен во всем сомневаться. Но я не сомневаюсь, что было так… Именно так! И никак иначе! Ты, Глеб, решил: если Нинель еще раз предоставит нам самостоятельность (да еще какую — разрешит одним ехать за город!), родители добьются, чтобы она ушла из нашего класса. Тем более что она молода и прелестна, нету опыта и так далее. Пойдем дальше! Все мы слышали, что она звонила. Хотя звонила твоя сестра… А если бы Нинель и доказала, что не звонила, ей все равно сказали бы: «Вы приучили их к самостоятельности — и вот результат!» Знаем мы наших родителей! В общем, твоей целью было всех их разволновать. Так-так-так… Состав преступления налицо! Ты хотел, чтобы мы не успели на электричку, и попросил Племянника запереть нас в подвале. А следующая электричка вот эта. Мы возвращаемся чуть ли не ночью… Родители в панике! Нинель уходит. А к тебе, наоборот, все снова приходит: кружок имени дедушки, уголок имени дедушки… Ты снова выступаешь с воспоминаниями о своем дедушке, опять становишься почетным членом кружка! И вообще самым почетным в классе… И даже во всей нашей школе!

Глеб молчал. Расследование было закончено.

И тут уж я позволил себе сказать:

— Это подлость.

Наташа покачала головой:

— Он не так уж и виноват.

— Он?!

— Конечно… Глеб был раньше совсем другим. А потом не смог отказаться от того, к чему мы его приучили. Мы сами! Он любил собак. Но мы заставили его о них позабыть…

— О, как ты добра! — крикнул я.

В пустом вагоне мой голос усилился — и все обернулись. Миронова подняла руку. Но я ей слова не дал.

— Очень страшная история… — тихо, чтобы никто, кроме нас троих, не услышал, сказала Наташа.

— Еще бы: столько часов просидели в подвале!

— Это не так уж страшно.

— Не так уж? А что же страшно?