«Федор Михайлович Достоевский пригласил меня на вечер, – вспоминал Бунаков, автор рассказа, напечатанного во «Времени», – где я познакомился со всем кружком журнала… Кусков горячился. Грузный Разин возражал отрывочно и с менторской важностью. Благодушный Н. Н. Страхов держался неопределённой середины. Нервный Федор Михайлович Достоевский, бегая по комнате мелкими шажками, некоторое время не вмешивался в разговор, потом вдруг заговорил, пришёптывая, и все примолкли: это, очевидно, был пророк кружка, перед которым все преклонялись.
А этот пророк говорил о смирении, об очищающей силе страдания, о всечеловечности русского народа, о невозможности с его стороны никаких самовольных движений ради собственного блага, об отвращении его ко всякому насилию, о неестественности какого бы то ни было общения между ним и самозванными радетелями его, набравшимися революционных идей или из книжек, или прямо из жизни Запада, которая противоположна русской жизни и не может служить ей примером…»
…Кучерявился рассвет.
Ветер теребил в саду привязанного за бечёвку воздушного змея, забытого Артемием. Этот жёлтый змей походил на голову собаки.
«Может, он выскуливал за окном всю ночь? Нет-нет, воздушные змеи так не могут…»
Щёки цвели шиповником в зеркале.
Губы съёжились в улыбку. Представилась и улыбка Достоевского, разговаривающего с ребёнком. Она была какая-то детская, совсем не такая, как у меня…
Неожиданно хрупкую тишину сломал колокольный перезвон, и я стал прислушивался к полыханию колокола.
Но вот в доме затосковали петли, по-видимому, это встала Марина, и я, задёрнув шторы и выключив торшер, лёг в постель…
Ровно в два я подъехал к девятиэтажке на улице Елецкой.
Стал ждать Андрееву.
На мне был серый английский костюм, белая рубашка и синий галстук – я неплохо экипировался для «крестового похода» на аукционный дом.
Глава двадцать первая
Раскинулась осень.
Солнце, бескровно-жёлтое, висело над городом.
Перед зданием областного правительства стояли чиновные ели.
Улица была плотно заперта машинами. Я пожалел, что послушал Андрееву и поехал здесь, а не через Вторую продольную. Ведь встретиться с Игорем Алексеевичем до аукциона всё равно не получилось, он задерживался на правительственном часе.
На Аллее Героев чернели копья фонарей.
Мы свернули налево и, обогнав мутно-розовый троллейбус, понеслись мимо сталинок в каменных рубахах. За Центральным рынком стали попадаться и обычные городские коробки с расстёгнутыми дверями…
Наконец, затемнела громада кирпичей – это был тракторный завод. Мы доехали до ВГТЗ так же быстро, как ветер вылетал из его огромных труб. Казалось, что полчища заводских корпусов обступают нас. Но вот мой «форд-фокус» пристроился за джипом, самоуверенно свернувшим на перекрёстке. Затерявшись в толпе суетливых легковушек, мы вскоре уже были возле аукционного дома.