Они выпили. Поставив рюмку на стол, Света не сдержалась, всхлипнула, и слезы сами собой полились из глаз.
– В чем дело, Светочка?
Он спросил это так ласково, по-доброму, и когда она посмотрела на него, ей почему-то стало легче, хотя на лице его не читалось ни сочувствия, ни жалости. Она сама не поняла, почему пришло такое ощущение, только в эту минуту показалось, что все, кого она знала когда-нибудь, – все ей чужие, кроме Юры.
– Так в чем все-таки дело? – Он осторожно взял ее за руку. – Не можете же вы так убиваться из-за того, что господин Смирнов безвременно покинул этот мир, оставив вас одну?
Она уже давно привыкла к его манере в изысканных выражениях говорить гадости и не обижалась. Что поделать, Юра есть Юра. И вдруг она поняла, что может все рассказать ему. Он ведь тоже не ангел, он жулик, лицемер и наглец – и он не осудит ее. Он мог ругать ее за мошенничества и обманы сколько угодно, все равно она знала, что на самом деле он ее не осуждает.
– Меня совесть измучила, – призналась Света.
– Совесть? – Брови его удивленно взлетели вверх. – Кажется, мы выяснили, что совесть вы считаете атавизмом.
– Атавизмом? А что это? Я знала, но забыла.
– Это что-то ставшее ненужным в ходе эволюции, вроде хвоста у человека. Но иногда вырастает – помните картинку в школьном учебнике по биологии?
– Опять смеетесь, а я серьезно. Я боюсь… Я даже подумала – может, в церковь сходить?..
– Поставить свечку или испросить индульгенцию за свои грехи?.. Кстати, что с вашей совестью? Конечно, у вас полно грехов, но раньше я не замечал, чтобы она вас мучила.
Теперь он откровенно насмехался – она видела, как блеснули синие глаза. Но Свете стало все равно. Рука его была такая теплая и надежная, а ей так хотелось выговориться. Она шмыгнула носом.
– Не надо было мне выходить замуж за Гену.
– Выходить замуж? По-моему, тот фокус, который вы проделали, правильнее называется «женить на себе». Разницу чувствуете?
– Ах, все равно, как это назвать! Это было неправильно, подло. Ведь он Соню любил, а не меня… Соньку тогда в колхоз услали, а я наговорила ему, что она там влюбилась и замуж выскочила.
– Вот, значит, как вы его окрутили. А я-то гадал…
– А потом, потом… Я ведь плохо к нему относилась. Я взяла у него деньги и хотела отблагодарить, но все как-то не получалось… Я склад купила у него из-под носа. Ругала при людях, унижала… и на работе, и дома. Я ведь могла сделать его счастливым… А вместо этого долбила, что он не может придумать, как много денег заработать… вот он и решился на такое… Это из-за меня его убили.
Она умолкла, хлюпая носом. Юрий подождал некоторое время и поторопил:
– Продолжайте, какие еще грехи за вами числятся?
– А разве этого мало? Я обманула его. Я дважды его обманула… Я могла быть добрее к нему, мне это ничего не стоило, а я… так плохо относилась… А он умер…
Слезы лились, она утирала их тыльной стороной ладони, потому что платок куда-то задевался. Юра достал из кармана свой, пахнущий дорогим парфюмом, и вложил ей в руки.
– Нельзя так себя изводить. Кончайте реветь!
Она послушно утерлась и даже всхлипывать перестала, и подняла на Юру несчастные глаза.
– Если бы все можно было вернуть…
– Бросьте. Все было бы точно так же. Разве у вас был выбор?
– Нет, – вздохнула она. – Но потом-то я могла быть добрее к нему… Тогда бы я сейчас не так мучилась.
Синие глаза ехидно прищурились.
– Так вам жаль беднягу Гену, или вы жалеете себя, замученную угрызениями совести?
– Вы меня нарочно путаете… – недовольно пробурчала она.
– Ничего бы не изменилось, начни вы все сначала. Вы так же обманули бы его и так же издевались. Ведь, не умри он сейчас, вы бы и не подумали изменить отношение к мужу? Все могло сложиться иначе, только если бы вашему Геннадию пришло в голову поколачивать вас для профилактики – потому что любой, проявивший слабину, тут же окажется у вас под каблуком.
У Светы не было сил возмущаться, она только вздохнула:
– Не знаю, почему я такая злая стала. Я ведь не была такой, это все жизнь… И еще, как только я начинаю думать, что вот, все наладилось и надо уже стать честнее и добрее, как мне опять снится этот сон.
– Что за сон?