Смятение

Я тебе не рассказывала про свою работу – мою первую работу. Вообще-то она немного на разрядку похожа: я работаю у епископа, которого зовут Петр. Он, считается, молод для епископа, но он не ужасно молодой. У него довольно задастая жена… думается, я имела в виду коренастая (но и задница у нее тоже имеется)… и она всегда улыбается, не особо-то чему-нибудь радуясь. Живут они в большом темном доме, набитом предметами мебели, которыми, похоже, не пользуются, и где все пропахло очень залежалой едой и одеждой. Все время приходят какие-то люди, и епископша угощает их чаем, иногда с печеньем, но часто без. Потом подносы оставляются на столе, пока я их не уберу, потому как у нее кончаются чайники. В садике полно чертополоха, вербейника и весьма общипанных хвойных. На садик у хозяев, по их словам, времени не хватает. Я работаю на одном конце стола в столовой – ну, там я письма на машинке печатаю, но сами письма я пишу в кабинете епископа. Сажусь в жесткое кресло, у которого вид такой, будто оно молью обито, а он ходит по кабинету и отпускает довольно ужасные шутки, которые я по ошибке то и дело вставляю в текст письма. Его любимые шутки – это слова-перевертыши и оговорки, ну знаешь, типа «извините, капитан, у вас из трусов палка мачтит» вместо «извините, капитан, у вас из парусов мачта торчит» или «не внимать обращения».

У них двое детей, которых зовут Леонард и Вероника, но их я еще не видела, потому как дома их никогда не бывает. Короче, утром я прихожу туда к половине десятого и обычно обедаю в кафе поблизости жареной картошкой и яичницей или еще сосисками, у которых вкус такой, будто их делали из животного, умершего в зоопарке, потом возвращаюсь и работаю до пяти, после чего еду на велосипеде домой. Я еще должна отвечать на телефонные звонки, но телефон в коридоре, хотя и недалеко от моей пишущей машинки. Какая-никакая, а это работа, и я получаю два фунта в неделю. Всех, с кем епископ знается, он называет святыми, или великолепными, или малость безумными, но бесконечно интересными, однако когда они приходят в дом, то, похоже, ничего такого в них нет. Так что о человеческой природе мне удается узнать не так-то много, что огорчает.

Дом наш странный, во многом, думаю, потому, что не чувствуется, что он кому-то принадлежит. В нем до сих пор довольно много мебели и другого всего, оставшегося от леди Райдал, а потом Луиза прибавила к этому свои свадебные подарки, а потом мы, Полли и я, привезли с собой кое-какие вещи. По выходным, когда в доме остаются люди, им приходится спать на кроватях в столовой, поскольку есть всего пять спален, и две из них занимают малыш с няней. У нас с Полл по комнатке-мансарде на верхнем этаже.

Замужество, кажется, не сильно изменило Луизу. Но и, конечно же, в чем-то не очень ее жизнь похожа на семейную, ведь Майкл почти все время отсутствует. Из приходящих полно людей, которые малость влюблены в нее, и, по-моему, ей это очень нравится.

А вот Полл меня беспокоит. С ней стало довольно-таки трудно разговаривать. Я понимаю, что работу свою она считает жуткой скукой, только не думаю, что дело только в этом. Она чувствует себя виноватой в том, что оставила дядю Хью одного в его доме, только и это еще не все. У меня подозрение, что она влюблена, но она злющей становится, стоит только заговорить на эту тему, что я с невероятным тактом пробовала сделать раз шесть или семь. Она посещает художественную школу два вечера в неделю, и, думаю, это может быть кто-то, кого она там встретила. То, что мне она ничего не рассказывает, означает, наверное, что он женат и все это обречено. Только было время, когда она могла делиться всем, а оттого, что сейчас этого не делает, стала гораздо раздраженнее, чем мне… кто-то звонит во входную дверь, кто-то из преданных обожателей Луизы, наверное, но мне придется пойти и встретить.