Смятение

Вот и все, вообще-то. Она приняла благодарности и предложенный велосипед, чтобы вернуться. Когда же наклонилась к малышу поцеловать его, сестра попросила не будить его, потому она целовать и не стала. «Я так вам признательна», – сказала Мафаня, но и она стала стеснительной в присутствии медсестры.

«Пустяки», – уверила ее Луиза.

Однако, продираясь сквозь дождь на велосипеде домой, укутав голову шарфом, который быстро промок насквозь, она, даром что голова шла кругом от изнеможения, в то же время ощущала и какой-то душевный подъем. В памяти запечатлелся взгляд малыша, в котором проглядывали доверие и достоинство, и образ этот не отпускал ее все пять изнуряющих миль. «Я еще увижу его, – подумалось. – Все равно же придется отвозить велосипед обратно». Потом ей пришло в голову, что никогда она не чувствовала ничего подобного к Себастиану, однако мысль была болезненной, а она слишком усталой, чтобы разбираться с ней.

Она думала сразу же лечь в постель, но запах завтрака остановил ее, и она поняла, что сильно изголодалась. Поужинать прошлым вечером не довелось, вспомнила она.

В обеденном зале завтракал командир одного из МТК из эскадры Майкла со своей женой, которая, появляясь примерно раз в месяц, всегда носила чопорные платья с отложным воротничком. Луизе она никогда не нравилась.

– Силы небесные! – обратилась она к Луизе через весь зал. – У вас такой вид, будто вы бродили где-то на ночь глядя! А я все гадала, с чего это ваш муж завтракал один-одинешенек.

– Он просил передать вам, что ему нужно было успеть на раннее совещание, – сказал ее муж.

– А-а. Спасибо. – Она перекинула мокрое пальто через спинку свободного стула и намазала маргарином кусок оставленного Майклом тоста. Тост больше походил на кожу, чем на хлеб, вкус у маргарина был ужасный, но она до того хотела есть, что едва ли замечала это.

– Так где же вы были? Или нам сказать об этом нельзя?

Удержавшись от того, чтобы придумать какую-нибудь дикую историю о ночных танцульках и кутеже, Луиза ответила, что оставалась у подруги, которая только-только родила ребенка. Это заставило умолкнуть Барбару, пробурчавшую что-то в том смысле, что она уж никак и не думала, будто младенцы так Луизе по душе.

Покончив с завтраком (куда вошло все, что значилось в меню), Луиза пошла наверх, собираясь принять горячую ванну, а потом поспать. Но на кровати лежала записка Майкла: «Дорогая, надеюсь, все прошло хорошо. Вернусь к ужину. Привет – Майкл». Его уверенность в том, что и от нее может быть какая-то польза, грела душу, пока она стаскивала с себя намокшую одежду. У Майкла был толстенный домашний халат, и она решила надеть его, пока вода в ванну льется, а то уж ее дрожь пробирать стала. Даже руки замерзли. Она сунула их в карманы и нащупала письмо. Вынула и узнала почерк Ци. Ей было известно, что Майкл часто пишет ей, но ее письма приходили прямо ему на корабль, и она их ни разу не видела. Разобрало любопытство.

В письме после подробного разбора его военных действий на море и известий о людях, едва ей известных, стояла подпись: «Всегда с любовью, как тебе известно, миленький мой. Мамочка». Но был и еще один листочек.

Только что получила твое послание от 10-го и подумала, что тебе будет небезынтересно узнать, что Хьюго отправлен в свою часть в Германию, так что он надежно убран с пути. Очень надеюсь, миленький, что воспримешь это с облегчением, ведь, невзирая на то, что Пит вырвал у него обещание не общаться с Луизой никоим образом, ты, должно быть, чувствуешь, что ни ему, ни ей полностью доверять нельзя, Пит был ошеломлен, когда узнал, что он таки написал ей, наплевав на обещание. Как же удачно, что ты смог перехватить письмо. Разумеется, по-моему, ты был вправе поступить так – вся эта история, должно быть, чересчур мучила тебя, как, признаться, и меня, поскольку любая из твоих тревог, милый мой, становится и моей. Еще раз – люблю и благословляю. Мамочка.

Этот листочек она прочла дважды, но и вторичное прочтение не уняло вызванного письмом смятения чувств. Мука оттого, что он уехал из страны, а она об этом даже не знала, страх оттого, что его убьют, облегчение оттого, что ослушался семейного запрета и все-таки написал ей, мучительное нетерпение отыскать и прочесть посланное им письмо, и при всем при том – ярость в отношении этого жуткого тайного сговора. Она принялась искать письмо в ящиках его комода, в карманах одежды, висевшей в гардеробе, – но не нашла его. Мелькнула мысль, что Майкл уничтожил его, но эта мысль была для нее невыносима. Письмо ей нужно было так сильно, что оно просто должно было существовать… где-то. Когда уже и помыслить было нельзя, где еще искать, она бросилась на кровать и плакала до тех пор, пока не осталось слез, и изнеможение, как туманом, укутало ее.

Проснувшись, она увидела стоявшего у кровати Майкла, говорившего ей, что пора ужинать. «Ты, должно быть, немало часов проспала», – сказал он.

Таким было начало их первой и самой ужасной ссоры. Она прочла письмо его матери, сообщила она.

Ей не следовало бы этого делать.

Почему это? Она же читает чужие письма.