Смятение

Какое-то время она невидяще смотрела на него, словно бы не услышала, потом произнесла:

– Он прислал вам письмо… сообщить, что он умер?

У него внезапно пересохло во рту. Целый день он вымучивал, что он должен ей рассказать – сколько и как. «Скажите ей, что сами сочтете лучшим», – написал Джек. Когда он закончил мыть руки перед ужином, выровнял расческой волосы перед небольшим зеркалом и разглядел на своем лице следы слабости от нерешительности и возможных уверток, то вдруг понял: годится только правда. Вот он и рассказал ей – как мог бережно, только в самом рассказе не было ничего бережного.

Она сидела неподвижно, выпрямившись и молча, пока он не произнес:

– Он просил передать вам, что любил вас и благодарит вас за это.

Тут на лице ее появилось и пропало выражение нестерпимой боли. Она сглотнула, а потом спросила, можно ли ей посмотреть на письмо, и он отдал его ей, сказав, что пойдет возьмет им обоим выпить чего-нибудь, а потом вернется.

На столике в холле стоял поднос с двумя стаканами и графинчиками с виски и водой. Благословляя Дюши, он выждал пять минут, давая Зоуи время прийти в себя. Когда он вернулся, она сидела в том же положении, в каком он ее и оставил, письмо лежало на столе – она, вопреки его ожиданиям, не плакала. Он налил виски и поставил стакан у ее руки.

– Понимаю, какое это ужаснейшее потрясение, – сказал он, – но у меня было ощущение, что следует сказать вам правду.

– Да. Благодарю. Забавно, что я как бы знала… не о том, что такое случится, а то, что это, так или иначе, конец. Две недели назад он приехал сюда… безо всякого предупреждения… и после чая мы сидели в этой самой комнате. А потом он уехал, и мне подумалось, что больше я его не увижу никогда.

Он вложил стакан ей в руку.

– Бедный мой Джек, – произнесла она и расплакалась.

Много позже она сказала:

– Я полагаю, вы считаете, что с моей стороны это было очень дурно… так сорваться… завести… любовную связь.

И он сказал, мол, нет, он так не считал, думал, что это весьма объяснимо.

Но она сразу ответила:

– Объяснимо, но не похвально. Только я не верю, что Руперт вернется. Если б этому суждено было случиться, то уже случилось бы.

Позже сказала:

– По-моему, он приезжал сюда убедиться, что со мной будет все в порядке.

– Это свидетельствует о любви, – заметил Арчи.

– Да, точно, правда? – Она еще чуточку поплакала, а потом спросила, почему, как он считает, Джек сделал это.

И он отвечал медленно, не особо подбирая слова, но пытаясь вообразить себя на месте Джека:

– По-видимому, он считал, что это единственное, что он способен дать тем людям… показать, что он любил их и заботился…

– Свою собственную жизнь?

– Большего отдать нельзя.

Когда поздно ночью они расходились, дом был погружен во тьму и молчание.

* * *

Было уже половина третьего, уже больше двух часов прошло, как официально закончилась война. С улиц все еще доносились отзвуки веселья, неподалеку, у ближайшего паба, люди пели, улюлюкали, смеялись. Он поднялся со стульев и вернулся в гостиную. Нога ныла и, как грустно предположил, отныне и довеку ныть будет всякий раз, когда он перестарается. Сколько же народу (в основном дети) приезжало к нему погостить в последние месяцы, что пришлось отказаться от кушетки как от временной кровати и купить себе диван. Он разделся, взял из ванной свою пижаму и лег спать.

Сон не шел долго. Душа Арчи была переполнена признаниями, доверенными ему семейством, – и всякий раз исходя из того, что он тоже член этого семейства или успел стать им, а на самом-то деле оттого, что он им не был и никогда всецело не станет. Он был кем угодно – от источника неявного воздействия на события до всеобщего хранилища. Вот, к примеру, Хью. Хью попросил съездить с ним в Баттл забрать несколько ящиков пива. Едва они оказались в машине, как он признался, что поездка всего-навсего предлог, а Арчи оставалось только уповать на то, что разговор пойдет не о Полли. Однако речь пошла об Эдварде. Отношения их складывались совсем не по-доброму, главной причиной чего, по мнению Хью, было то, что Эдвард знал, как сильно брат не одобряет происходившее. Арчи давно уже понял, что у Эдварда есть связи на стороне, и порой время от времени праздно гадал, догадывался ли об этом еще кто-нибудь в семействе.

– Он всегда был чуточку ходок, – сказал Хью. – Но на этот раз дело серьезнее. Вы член семейства, а потому я знаю, что могу довериться вам. Дело в том, что у него ребенок от этой женщины. И, несмотря на уверения покончить со всем этим, он этого не сделал. А теперь ведет разговоры о продаже своего дома в Лондоне, с тем чтобы купить поменьше. Так вот, складывая два и два, могу сказать: мне совсем не нравится то, что получается.