Смирительная рубашка для гениев (СИ)

Куда я попал и как вообще относиться ко всему услышанному и увиденному? То, что многие писатели не в своем уме, это факт! Тут спорить никто не собирался. Одна полоумная поэтесса ни с того ни с сего бросилась на меня в коридоре Дома писателя и расцарапала до крови руку и даже пыталась покусать. Другой писатель также без определенных причин обещал выколоть мне глаз. Каждому пишущему, а особенно живущему на гонорары человеку знакомо чувство непреодолимой тоски. А может бросить все к чертовой матери! Жалкие крохи, которые платят издатели за книгу, постоянный страх от мысли, что твой копеечный гонорар задержат или не выплатят вовсе, угнетали. Жизнь писателя ужасна! И почему бы действительно не влиться в армию менеджеров, не заняться нормальным, человеческим делом и получать зарплату два раза в месяц? Престижа у писателей давно уже нет. Что же тогда держит в этой странной профессии, кроме, пожалуй, одного - безумия?! Разве нормальный человек будет портить глаза компьютером за копеечные гонорары, когда писателем с телевизионного экрана на всю страну называют любую молоденькую девчонку, изложившую подробную историю потери своей девственности, или политика, надиктовавшего книжонку о себе любимом. Сейчас пишут все кому не лень, и все называются писателями. Да, прав Алексей Алексеевич, в мире литературы человека может удерживать только болезнь. На собраниях Союза писателей все время говорят о том, что у Союза нет денег, что в Союз не вступает молодежь... Так и правильно, что не вступает, на хрена им жалкое, нищенское существование?! Хорошо, что государство, наконец, обратило внимание на бедственное положение писателей и решило им помогать! А говорят, что на культуру совсем средств не выделяют. Писателям ведь помогают: кормят, лечат...

Человек в смирительной рубашке замычал и заскрипел кроватью, судя по всему, ему что-то вдруг потребовалось. Было страшновато подходить, к незнакомцу, но я все-таки решился.

- Вам что-нибудь нужно? - спросил я.

Тот пучил глаза и раскачивался на матрасе, пучил и раскачивался... Я подошел совсем близко, склонился над ним: руки больного плотно примотаны к туловищу, в рот вставлена продолговатая пластмассовая груша - от этого он не мог говорить, а только мычал. Я отстегнул ремешок и вынул грушу.

- Ты кто? Новый член? - я кивнул. - Зовут как?

- Четырнадцать Пятнадцать, - без запинки назвался я.

- Писатель?

Я снова кивнул.

- А фамилия-то твоя какая? Писатель. Или ты под номером книжки выпускаешь?

Я оглянулся на всякий случай, хотя знал, что в палате мы одни, и назвал свою фамилию.

- А я фантаст Сергей Лукьяненко, слыхал такого?..

- Как же не слыхать!... Вы по картине Рембрандта книгу написали...

Я еще хотел добавить, что и кино по его книге смотрел, но не успел. Соседняя кровать, хотя на ней никого и не было, вдруг затряслась бешено и запрыгала на месте. Я с изумлением смотрел на такое странное чудо природы. Неужели полтергейст?! Но это оказался не полтергейст. Из-под кровати высунулась конопатая физиономия санитара, через секунду он, ловко вскочив с пола и отряхнувшись, встал перед нами, прищурив глаз и постукивая дубинкой по ладони.

- Ну, что? - ехидно проговорил он, как бы примеряясь, кого огреть первым. - В карцер захотели? Зовут как?! - повелительно спросил он, повернувшись ко мне.

- Четырнадцать Двенадцать... Ой, нет. Четырнадцать Пятнадцать, - поправился я.

- Новенький? - спросил он, осклабившись.

- Так точно! - почему-то вытянувшись по-военному, ответил я. - Первый день!

- Ладно, тогда прощаю.

- Душители свободы! - бесстрашно выкрикнул Лукьяненко из смирительной рубашки. - Сатрапы!

- А тебя, сволочь,... - санитар наклонился к лежащему, - я тебя в следующий раз дубиной отделаю. Понял?!

- Лежачего не бьют, - бесстрашно ответил лежачий, но больше не говорил ни слова, потому что санитар заткнул ему рот пластмассовой грушей. Но фантастический дух его не был сломлен, он продолжал трясти кровать, пучить глаза и мычать неразборчивую нецензурщину в адрес санитара.

- Ты тоже смотри у меня, - погрозив мне дубиной, рыжий санитар вышел из палаты.

В подавленном состоянии я уселся на свою кровать. Внезапное появление санитара испортило настроение, подействовав на меня угнетающе, значит, от всевидящего ока администрации действительно никуда не скрыться.

Я заглянул под кровать, там уныло стояла пыльная утка. С писателями здесь не церемонились, и это было довольно неприятно, но в то же время я понимал, что иначе с ними нельзя. Писатели народ свободолюбивый и злобный - палец им в рот не клади, по тазобедренную кость отгрызут.

После обеда в палату стали собираться больные. Смурной мужик, по виду почвенник, с густой лопатообразной бородой посмотрел на меня хмуро и уселся на кровать рядом с фантастом Лукьяненко. Мне было как-то не по себе: к обычным психам я уже притерпелся, но еще не знал, чего ожидать от коллег. Собранные в большом количестве в одном месте, они могли представлять опасность и даже угрозу для здоровья.