Смоленская земля

Где-то в душе И.Д. Якушкин был одновременно романтиком и эгоистом, решительным реформатором-смельчаком и ограниченным политиком. Так, в своей смоленской деревне Жуково в первой половине 1820-х гг. он предложил крепостным крестьянам вольную и возможность арендовать у него землю, они – отказались. Он не понимал, что в жизни время практических реформ тогда в России еще не пришло. Принадлежность к масонам-декабристам еще более усугубила его политическую незрелость, привела к мучениям его и его семьи.

Иван Дмитриевич Якушкин (1796–1857) вошел в русскую историю прежде всего как декабрист, участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, капитан в отставке, приговоренный после восстания в декабре 1825 г. к смертной казни, которую заменили двадцатилетней ссылкой. Но это только наиболее известная часть его жизни. В судьбе И.Д. Якушкина все было гораздо сложнее и трагичнее, чем видно на первый взгляд. Главная его беда была в том, что он не был убежденным чадом Русской православной церкви, был одним из первых в России атеистов и материалистов. Он не признавал позитивную (хотя и не лишенную исправимых недостатков) значимость стабильности, в том числе и монаршего порядка власти, допускал возможность убийства для достижения поставленных целей, оправдывал втягивание в политические интриги и братоубийственные конфликты неискушенных людей. Он был одним из ярких, но все-таки близоруких в больших делах (с православных позиций) русских философов-материалистов. При этом он одним из первых в России высказывал идеи всеобщей солидарности и взаимопомощи людей, которые когда-то утвердятся на Земле. Он одним из первых в России задумался над идеей всеобщего прогресса и создания глобальной цивилизации, как говорят сейчас.

И.Д. Якушкин. Акварель Н.И. Уткина. 1816 г.

Не будучи убежденным православным человеком, Якушкин не знал границ для разумных мечтаний, особенно желал он получить то, что представлялось ему недостижимым. Он стремился к реализации чистых планов, причем любой ценой, слишком часто не ценил и не видел простых и доступных радостей жизни. Сам он стал считать себя способным к участию в убийстве только тогда, когда ощутил недосягаемость его любовных чаяний, допустил позже предосудительную тягу к теще, а не к жене, сполна не смог осознать и реализовать обязанности мужа по отношению к жене и детям.