Смоленский поход

Все в соборе как один кричали: — «да здравствует наш царь Иван Жигимонтович на многие лета»! Но тут в всеобщую симфонию диссонансом влез одинокий выкрик — «Горе нам, царь-то не православный!» Только что безмерно радовавшиеся люди сконфужено замолчали и застыли в неловком напряжении. Разве что Вельяминов напряженно всматривался будто желая найти глазами кричавшего и теребил пояс забыв что, как и все пришел в храм без оружия.

Но тут вперед выступил Авраамий Палицын и стал громко зачитывать чин покаяния. Лица присутствующих посветлели, и все стали внимательно прислушиваться к моим ответам на вопросы келаря, вопрошавшего меня о грехах. Я, в общем, ему и не врал. Трагическая смерть Насти так на меня подействовала, что я стал вести почти монашеский образ жизни. Не стало в ней ни женщин, ни пирушек с друзьями. Военные действия вокруг Москвы прекратились, так что смертоубийством я тоже не занимался. Отец Авраамий же отпустив мне грехи громко запел: — «Господи боже исповеди, призри на раба своего…» и все присутствующие подхватили молитву будто всю жизнь были певчими. После этого присоединившийся к таинству митрополит вопрошал меня о неправых учениях и требовал отречения от них. Отрекшись, я прочитал символ веры и митрополит начал вопрошать о православной вере и требовал исповедовать ее и хранить. Потом было пение псалмов и чтение молитв, после чего последовала Великая Ектения и меня миропомазали.

Наконец надо было провозгласить мое имя, и Аврамий и Ионой почти одновременно спросили, как меня наречь по имени и отчеству. Вопрос был не простой, если имя вполне соответствовало ожиданиям моих новых подданных, то отчество, увы, нет. Времени на раздумья не было, и я спросил: кто был последним законным государем в Москве. Святые отцы сами не раз приводившие народ к присяге самозванцам, замялись, но я спросил еще: кого нынче поминает православная церковь и все присутствующие заулыбались ибо в день сей поминали Федора Стратилата.

— Последним законным нашим царем был Федор Иоаннович! — крикнул на весь храм Вельяминов и тут же продолжил, — Многая лета государю Иоанну Феодоровичу!

Проснувшись, я какое-то время лежал, прокручивая про себя снова и снова день моего избрания на царство и миропомазания. Захотев пить протянул руку за ковшом оставленным с вечера, но вместо того чтобы достать неловко уронил его, переполошив лежавших на полу Никиту и Кароля игравших сегодня роль моих спальников. Вообще, обычно спальники мои спят дальше, за ширмами, но вельяминовский терем не велик и все в нем с должным порядком не помещаются.

— Что случилось, мой герцог, ой простите ваше величество, — сонно спрашивает по-немецки Лёлик никак не могущий привыкнуть, что я из герцога стал царем.

— Да ничего страшного, спите, — пытаюсь я успокоить своих ближников.

— Испей государь, — подает мне ковш с квасом успевший проснуться и все сообразить кравчий.

Пока я пью мои приближенные быстро приводят себя в порядок, показывая всем видом что готовы служить своему господину. Увы, как я не старался, но прежних отношений между мной и фон Гершовым нет. Известие об измене брата продолжает угнетать Кароля и, хотя с всячески подчеркиваю свое к нему доверие и приязнь, мы все больше отдаляемся друг от друга. Он как я и обещал, командует моей гвардией, в смысле продолжает командовать моими драбантами драгунами, просто повышен в чине до полковника. Драгун тоже стало больше, за счет влившихся в их состав русских дворян и боярских детей. Хочется развернуть этот регимент в драгунский полк и иметь к началу похода на Смоленск полноценное боевое соединение. В прочем в драгуны, узнав что там учат еще и пешему бою, дворяне идут не так охотно, как в рейтары. Видимо их тактика боя кажется им более приличной для людей благородного сословия.

— Ну, что? Раз все проснулись, так давайте умываться! — весело командую своей банде и мы гурьбой несемся на улицу чтобы натереться снегом.

Пока мы Вельяминовым получаем изобилие свежести при полном отсутствии калорий, фон Гершов с нескрываемым ужасом смотрит на наши процедуры. Бедолага Кароль никак не привыкнет к этим варварским забавам, и с ужасом смотрит как Никита, зачерпнув своими лапами целый сугроб, начинает растираться снегом. Я не могу не воспользоваться тем, что он потерял бдительность и, подкравшись сзади, сыплю померанцу изрядную горсть снега за шиворот. Бедолага Лёлик начинает орать благим матом, а Никита просто киснет от хохота. Это, определенно непорядок, и я, слепив снежок, запускаю его в своего кравчего. Такой подлости Вельяминов не ожидал, но быстро ориентируется и отвечает мне той же монетой.

— Кароль, какого черта ты стоишь, не видишь разве в твоего сюзерена стреляют? Лепи снежки и кидай в Никиту! — кричу я вконец обалдевшему фон Гершову.

Из амбаров и подклетей начинают вылезать ночевавшие там холопы и рейтары и недоуменно смотрят как царь и его ближники играют в снежки. Наконец немного уставшие и довольные мы вбегаем в терем, где нас ждут с рушниками Алена и несколько служанок. Вытираясь и подшучивая друг на другом мы готовимся к завтраку.