Смоленское направление - 4

- А что мне остаётся? Чем глубже я окунался в археологию, тем больше я натыкался на необъяснимые наукой вещи. В принципе, объяснить или подвести приемлемую гипотезу можно в девяноста девяти случаев из ста, но этот оставшийся один процент не могут понять даже величайшие умы мира. Остальные же стараются его и вовсе не замечать, так сказать, допустимая погрешность. Подумаешь, карта Пири Рейса с ещё не открытым материком или полёты с церквей на матерчатых крыльях в тринадцатом веке.

- Бред, Петер! Это бред шарлатанов!

- Так давай проверим. У меня есть одно очень загадочное, я бы даже сказал, любопытнейшее письмо, где весьма странным способом описывается событие, которое случится седьмого декабря. Я передам тебе его фотокопию. Если оно не произойдёт - я шарлатан. Согласен?

- Да. Только я думаю, что лучше нам даже не читать его. Все эти катрены можно толковать сколько угодно и они могут быть применены к любому событию. Ну, показывай. Дистергефт протянул Гюнтеру фотокарточки.

- Это снимки листов дневника одного из участников экспедиции. Он пишет по-русски, так что я тебе зачитаю.

"Третью ночь подряд мне снится один и тот же сон. Я парю над авиатором, с широким азиатским лицом, закрытым большими очками. Я знаю о нём всё: его имя, возраст, привычки. Знаю, как он называет свою жену, когда они вдвоём едят какими-то щепками из миски, как смешно у них кличут детей, и даже то, как он боится; очень боится, до дрожи в ногах и пота по спине, что не вернётся домой и не увидит своих близких. Его страх передаётся мне, и я боюсь вместе с ним, так как знаю, чем закончится сон. Он летит на незнакомом мне аэроплане с номером А-1-154, повторяя про себя, словно молится: "Сегодня великий день. Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года, над Жемчужной бухтой взойдёт солнце Ямато". Его цель огромный корабль, который отмечен у него на листке. Имя кораблю - Аризона. Яркая вспышка и я стремительно приближаюсь к земле. Это проклятье. Зачем я прикасался к этим камням на колоде? Моим товарищам так же снятся кошмары из грядущего, я это чувствую, но вслух об этом мы боимся признаться. Потому, что там мы уже все мертвы, как и наши проводники во снах".

- Что ты этим хочешь сказать, Петер?

- Только то, что седьмое число не за горами. Автор этих строк, наверняка пишет о какой-то катастрофе самолёта и корабля. Пилот придаёт этому дню очень большое значение и упоминание Ямато, говорит о том, что это связано с Японией. Проверь, а после этого мы снова поговорим.

- Помоги мне Петер доковылять до комендатуры, а десятого числа встретимся в Смоленске, если я ещё там буду.

У входа в здание с повисшей тряпкой флагом, их попытался остановить часовой, но Гюнтер так на него рявкнул: - Немедленно позови врача, раззява! Пригрелись в тылу, крысы! - что солдат подался назад, стукнувшись спиной о столб крыльца, и на головы Петера с Гюнтером свалился небольшой сугроб снега с козырька. Поняв свою вину, часовой зайцем метнулся за дверь и буквально через несколько секунд оттуда появился унтер-офицер, получивший словесный выговор, изобилующий ненормативными выражениями, за своего неуклюжего подчинённого. Минут через сорок прибежал фельдшер. Гюнтер к этому времени расположился в кабинете Долермана, положив повреждённую ногу на соседний стул, ожидая, пока адъютант названивал в Смоленск. Связи не было. Созвониться удалось лишь с соседней с Хиславичами деревней Черепово, что ровным счётом ничего не давало, вследствие чего гауптман пребывал в дурном настроении, и было от чего. Выбраться из посёлка на транспорте комендатуры невозможно - сломан грузовик. Путешествовать на санках во вновь начавшуюся метель не хотелось, да и боялся он такого вояжа. Оставалось ожидать прибытия машины из Починок, но это грозило затянуться на неопределённое время, как минимум, пока не восстановят телеграфную линию. Да и то, не факт, что под боком окажется транспорт.