Смоленское направление - 4

В половине пятого утра Гюнтера разбудил звон будильника. Он уже настолько отвык от мелочей домашнего уюта, а сон был настолько хорош, что сквозь дрёму попросил Магду накрыть его подушкой, а когда звон не стих, с сожалением раскрыл глаза. Жены не было, зато в дверях стоял Дистергефт. Пора было собираться в дорогу. Вот так, одних вербуют за деньги, другие служат на страх, третьи, кроме ненависти ничего не хотят видеть, а кто-то ради друзей будет готов сделать то, о чём его попросят. Очень тонкая нить в отношениях у последней группы, ибо ключевое слово - дружба. Её нельзя нарушать и ставить под сомнение, она должна быть искренна и взаимна, насколько это возможно в условиях войны. 6.

Большак изрядно замело снегом, и мы ехали из Починок больше по наитию, ориентируясь по колее, оставленной чьими-то санями. Сидящий на заднем сидении Петер Клаусович кемарил, покачивая головой в такт неровностям на дороге и, когда мне показалось, что он окончательно уснул, как вдруг, за спиной раздался его голос:

- Алексей Николаевич, вы помните первый день войны?

- Да Петер Клаусович. Хотя мне почему-то запомнилась больше суббота. Последний день мирной жизни.

- Вот как, а мне казалось, что у вас вообще нет мирной жизни. Поправьте, если я не прав.

- Есть Петер Клаусович, есть. Поверьте моему честному слову. Только она не здесь.

- Это как?

- Долго объяснять, да и не стоит наверно.

Объяснять действительно не стоило. Зачем врать, если можно сказать, что заданная тема не располагает к беседе. Умный - поймёт, а Клаусович именно из них, поэтому, не ожидая продолжения моего ответа, продолжал:

- А я о войне узнал лишь в полдень. Со студентами разметку делал, для раскопок, а обед нам из столовой привозили на телеге. Как сейчас помню, в борще плавал кусок говядины, всё на потом оставлял, так сказать с последней ложкой, а Семёныч, сторож музея, возьми, да и скажи: "Беда стряслась, германец поутру напал". Так и остался этот кусок мяса в миске. Я когда с Дайвой шёл, часто про это мясо вспоминал. Есть хотелось до чёртиков, а этот кусок прямо перед глазами.

Петер ещё долго рассказывал о себе, а я, слушая в пол-уха, покручивал те события огненных июньских дней. Наверно, ничего более страшного в моей жизни, как те пять дней, не происходило и дай бог, не произойдёт. Перебирая воспоминания о прошлом, я с тоской вспоминал лица людей, которым будет суждено погибнуть буквально через пару часов. Мне иногда кажется, что художник, рисующий Смерть, не случайно изображает её старухой. Ну не может существо, приходящее за чужой жизнью оставаться молодым и цветущим. От одного только знания, что стоящий напротив тебя человек вот-вот умрёт, сжимается сердце, а если их сотни? После тех пяти дней я поседел. Не благородной сединой на висках, а как-то хаотично, кусками.