Примерно такую песенку напевал про себя настоятель церкви Михаила Архангела. Паства жертвовала скудно, но руководство церкви никогда не делало основную ставку на подобный источник дохода. Даже оказание различных услуг религиозного характера не было так важно, как коммерция. А именно, торговля хлебом, вот что питало серебром вместительные сундуки храмов. Однако этот постоянный ручеек прибытка стал неумолимо слабеть. И дело было далеко не в падении урожайности. Такое периодически случалось, и, как правило, сопоставимо возрастали цены, выравнивая баланс, и всё было бы как раньше, если бы не сокращения посевных площадей. Нехорошие слухи с востока гнали не только горожан с насиженных мест, но и смердов. Иными словами, капитализация смоленской епархии пошла вниз, а вслед за этим стал сокращаться бюджет, обрубая финансирование второстепенным проектам. Люди не перестали думать о Боге, просто мысли о райских кущах всё слабее подкреплялись звонкой монетой. Не понимали прихожане, что на голодный желудок священнику может не хватить сил донести молитвы в уши Создателя. Деньги были нужны как никогда, проклятый князь костью в горле стоял у настоятеля. После захвата Смоленска Святослав Мстиславович железной рукой правил в княжестве, обновил стены города, увеличил дружину, дал льготы кирпичных дел мастерам, передушил заговорщиков, но ничего не дал храмам. «Полоцкий выкормыш», так называл настоятель князя, в очень узком кругу единомышленников. Может, и остался жив священник, только благодаря тому, что круг этих друзей состоял всего из трёх человек. Ровно год назад, в такой же солнечный майский день, из далёкой Византии прибыл тайный посол с письмом. Сообщение было ужасающим, Рим намеревался раздвинуть свои католические владения на восток. Четвёртый крестовый поход показал истинные намерения папского престола: вместо борьбы с сарацинами армия воинства Христова разграбила Константинополь, столицу ненавистной Риму Византийской империи. С благословения понтифика Иннокентия III крестоносцы лили кровь своих братьев-христиан как воду, вывозили православные святыни, устанавливали новый мировой порядок, в котором иной вере места не было. Смоленское княжество, по плану, попадало в сферу влияния Ватикана. Настал вопрос фактического выживания, так как со стороны степи двигалась ещё одна смертельная опасность – монгольские орды. И если угроза с запада была фатальна на примере Византии, то с восточным противником ещё можно было как-то договориться. В угоду сохранения паствы церковь уже попрощалась с государственной независимостью, и приняла решение остановить нашествие католичества на Русь, путём интеграции в сообщество восточных завоевателей. Вот там-то и нашёл поддержку настоятель. Доверенное лицо, выбранное из единомышленников, отправилось к Бурундаю, в ставке которого было заключено соглашение, по которому темник обязался сохранять православную церковь, не препятствовать священнослужителям в их занятии, беречь храмы, не отбирать земли в Смоленском княжестве. В качестве ответных действий было обещано открыть ворота города при приходе монголов и помочь составить перепись населения. После захвата княжества кочевники пообещали поход на Польшу, что окончательно снимет вопрос о католическом влиянии на востоке. В конце концов, Бурундай сдержал обещание и вторгся в Польшу, однако мог ли тогда предполагать посол, что почти через триста лет в одна тысяча шестьсот одиннадцатом году, словно в подтверждение пословицы о посеянном ветре и её урожае, именно его Петропавловский храм будет превращён поляками в костёл. Ставленнику Византии было жалко русский народ, стонущий под пятой завоевателей, но интересы церкви были превыше всего. Апостериори подсказывало – выжить любой ценой. Цена в данном случае была – предательство.
Настоятель посмотрел на икону, опустился на колени, что редко позволял себе, прикрыл глаза и осенил себя крестным знаменьем. Всё происходило по велению души, в подобные моменты священник отрешался от окружающей действительности, впадал в состояние блаженства и единения с чем-то больше, чем весь мир. Он чувствовал, что Бог рядом, видит и слышит его, испытывает боль и страдания, радость и восторг, точно так же как и он сам.
– Всё ли я сделал для сохранения церкви нашей? Подскажи мне, Господи. Сомнения одолевают меня, тысячи душ хочу погубить невинных, во сохранение зерна веры нашей православной.
Настоятель открыл глаза, в состоянии молитвенного экстаза слёзы потекли по его щекам, и не заметил подслеповатый священник, как замироточил лик Иисуса.