Смотри, я падаю

Он медленно проходит синие ворота и смотрит через прутья. Старые платаны растут вдоль аллеи, посыпанной гравием, сквозь который растут сорняки, желтеющий газон вдали у дома давно никто не подстригал и не поливал, статуя Христа в саду однорука, и кажется, что оставшаяся в целости рука поднята в вынужденном гитлеровском приветствии. Камера наблюдения смотрит как раз на ворота, и Тим наклоняет голову.

У границы усадьбы стена поворачивает на восток, и он нарушает запрет круглой красной вывески на проезд и проход: «Camino particular, propiedad privada»[200]. Он идет по гравию до поля, где под миндальным деревом стоят козы и пытаются добыть из земли последнюю зелень. На ветру колышутся белые зонтики лесного купыря и кусты желтого шиповника.

Вскоре он находит то, что искал. Под забор идет большая бетонная труба для полива и дренажа. Он прикидывает на глаз ее диаметр. Он должен бы пролезть и не застрять. Труба сухая, он светит в нее мобильником, но видит только паутину, мрак да таракана, который торопится убраться подальше от неожиданного луча света.

Он берет пистолет, протягивает его перед собой, когда ложится у отверстия трубы и начинает в нее заползать. Отталкивается локтями, протискивается, извивается, и эти усилия начинают отдавать в рану. Паутина застревает у него на лице, жучок ползет по лбу, а стряхнуть не получается, потому что локти упираются в стены трубы.

Он продавливает себя дальше. Светит мобильником, толкает перед собой пистолет, не видит впереди света, но знает, что свет должен быть на другом конце трубы.

Он вдыхает затхлый воздух, тянет себя вперед, медленно, время идет, секунды, минуты, ему кажется, что труба идет наверх, и это вполне может так быть, если она выходит где-то в саду.

И тут он видит свет. Сначала только луч, потом все больше и круглее, чем ближе он подползает. Как ложное обещание, что на другом конце есть что-то лучше.

Дополз.

Решетка.

Металлическая решетка, за ней сухая трава. Тупик. Дальше ему не пробраться.

Он никогда не сможет проползти весь путь обратно ногами вперед. Может быть, он застрял здесь навсегда. Под конец вонь почувствуют во дворце, и обслуга, идя на запах, обнаружит его сгнившее лицо. Он жмет руками на решетку, потом продевает пальцы в квадраты и пытается жать на решетку вверх. Видит на другой стороне мелкие белые и желтые цветочки ладанника, размытые, как в тумане. Его мучает жажда. Першит в горле, жжет в ране.

Отстрелить решетку? Но тогда меня услышат, поймут, что я здесь.

Он упирается руками в стороны, напрягается и начинает бить решетку головой, опять и опять. Чувствует, как рвется кожа на лбу, но решетка поддается, и он выползает наружу, дышит, смотрит наверх, ожидая увидеть лица мужчин, дуло пистолета, но видит только кусты, дерево пинии и большой фикус с толстыми корнями. Направо небольшой каменный дом с развалившейся крышей. Аллея пальм и огромных платанов ведет к гигантскому строению, до которого несколько сот метров.

Он становится на колени. Отряхивает с себя грязь, кладет мобильник в карман и засовывает пистолет сзади за пояс брюк. И идет по аллее.

Раннее послеобеденное солнце отбеливает камни стены, обжигает ветви плюща, карабкающегося на самый верх ограды. Он идет от дерева к дереву, выходит на газон, ведущий к широкой лестнице ко дворцу. Фасад облупился, большие куски отделки давно попадали. За ржавой решеткой видны выбитые стекла окон.

Он переходит открытую площадку перед домом. Каждую секунду ждет пули. Но подходит к лестнице, не заметив ни одной души, они, скорее всего, ждут его внутри, должны ждать.

Он поднимается по лестнице. Попадает на гигантскую выложенную плитами террасу с пустым бассейном. Потрескавшийся голубой кафель, на дне валяются иссохшие зеленые водоросли. На площадке та самая статуя Христа с отломанной рукой, которая никого не приветствует, глаза статуи залеплены птичьим пометом.

Шезлонг из серого от времени дерева под желтым зонтом.

На нем лежит голый до пояса мужчина.

Кучерявые волосы. Рыжий. Желтое кепи рядом на земле. Плечи покрыты веснушками, впалая грудь с выпирающими ребрами, белая кожа.

– Кондезан! – кричит Тим. – Это ты Лопес Кондезан?

Мужчина садится, перебрасывает ноги вниз через бортик шезлонга.

Тим смотрит на дом, окна, но не видит за стеклами ни единого человека. Он хочет создать иллюзию, что мы здесь одни, но это не так, я чувствую.

Тим делает пару шагов к Кондезану.

– Ты хочешь отобрать у Наташи воду, да?

Он так близко подошел к мужчине в шезлонге, что видит его голубые глаза с красными прожилками.

– А когда она подпишет бумаги, то вы устроите ей какой-нибудь несчастный случай. Или она повесится, как ее муж. Женщина, потерявшая рассудок от горя.