Смотри на меня

— Не может быть, — резко подскакиваю и говорю сама себе.

Но болезненная догадка жжёт, и я срываюсь в спальню родителей.

Мама почему-то думает, что если она спрячет что-то в ящик с нижним бельём, то это точно никто не найдёт.

С гулко стучащим сердцем открываю ящик в комоде, до последнего надеясь, что я ошибаюсь.

Но…

В углу нахожу свой старый смартфон. Треснутый экран. Прямо перед аварией я держала его в руках и писала сообщение Семёну.

Выключен.

Жму кнопку — не включается. Быстро подсоединяю к зарядке, что лежит у мамы на тумбочке у кровати.

Кажется, будто ещё никогда так долго я не ждала, пока включится телефон. Заставка, логотип, приветствие.

Открываю мессенджер и зависаю, ощущая, как по спине идёт волна жара.

Пропущенный. Пропущенный. Пропущенный.

«Конфета, прости»

«Прости, что не уберёг»

Следующее сообщение через неделю:

«Юля, как ты? Возьми трубку. У меня тут забрали телефон, только вернули. Перезвони»

«Конфета, я с ума схожу. Сдохну без тебя. Я вижу, что читаешь. ОТВЕТЬ. Мой новый номер 789-хх-91»

А потом ответ. От меня.

«Ненавижу тебя»

Я не писала этого! Родители сказали, что телефон разбился во время аварии.

И ещё сообщения от него. Он просит прощения, говорит, что думает только обо мне, что готов на всё ради меня, хочет увидеть.

«Не звони мне больше и не пиши. Может, когда-нибудь. Мне нужно время»

Последнее сообщение исходящее. От меня.

Чувствую, как по щекам катятся слёзы, а воздух в груди спирает так, что не продохнуть.

В коридоре щёлкает замок. Я сдёргиваю телефон с зарядки и выхожу.

Мне даже говорить не приходится. Мама и так всё понимает. Она прикрывает на секунду глаза и тоже начинает плакать.

— Прости меня, доча. Прости, пожалуйста! — делает шаг ко мне прямо в обуви, но я отшатываюсь. Просто не могу поверить в глубину такого предательства. Это так больно. — Юля, мы с папой…

— Вы с папой сделали мне очень больно, — прихожу в шок от того, насколько твёрдо звучит мой голос, хотя внутри один за другим происходят ядерные взрывы.

— Юля, — мама всё же берёт меня за руку, и я концентрирую на этом жесте внимание. Не хочу смотреть ей в глаза, — нам было так страшно за тебя. Мы винили Егора. Понадеялись, что раз он уехал, ваши пути разойдутся. Хотели признаться, а потом ты встретила Сергея, и вроде бы всё стало налаживаться. Юль, дочь…

Я выдёргиваю руку и делаю шаг назад. Отворачиваюсь, тихо глотая слёзы. Получается, я как бы сама прогнала его. А он уважил мои чувства, дал мне время, которое я просила. Не бросал!

— Он чуть не убил тебя, Юля! — в голосе матери слышу отчаяние. — Что нам с папой нужно было делать?

— Не врать.

Знаю, что поступаю жестоко. Понимаю, что ей сейчас плохо. Но разве мама не видела, как плохо было мне? Больше двух лет! Я же сгорала. Неужели она не слышала, как я плачу? Как разбиваю о стену не один телефон в ответ на «абонент недоступен»?

Хватаю джинсовку с вешалки, быстро натягиваю кроссовки и вылетаю в подъезд, игнорируя плач мамы и скуление Бублика.

Что мне теперь со всем этим делать? Захочет ли Егор меня слушать после того как я утром ударила его и сбежала? Что я ему скажу?

21

Егор

Снова, блядь, сбежала. Как всегда. Ничего не меняется. Едва начинает пахнуть жареным, Конфета сваливает.

Два года, мать твою, Юля! Да уже почти два с половиной. Надоело. Я ей тогда нужен был только как друг и член на один раз, теперь и вовсе не обошёлся. Ответочка от судьбы. Когда имеешь всё что движется, не задумываясь о том, что же чувствует это самое, что движется.

Пусть идёт, пусть убегает. Она только это и умеет, мелкая коза. Но я не дам ей сломать себе жизнь, выйдя замуж за этого козла. Да и не хочет она ни его, ни за него.

Звонит телефон — номер незнакомый.

— Слушаю.

— Слушает он, — узнаю низкий бас, — ты свой зад не думаешь тащить, чтобы поздороваться?

— Привет, Алексей Викторович, — тон бывшего тренера заставляет усмехнуться. Медведь обиделся — дело опасное.

— Лекс. Или Алексей. Сто раз говорил, — рычит в трубку.

— Понял. По старой памяти всплыло. Ты в клубе?

— Нет. В клубе я тебе потом задницу надеру, а сегодня дома. Яна на курсах, с Алиской сижу. С ней, конечно, не скучно, но за неделю уже хочется и взрослое лицо увидеть.

— Моё подойдёт? — усмехаюсь.

— Под пиво. Да и у тебя не лицо, а рожа. Но хоть так.

— Скоро буду. Ставь чайник, — уже ржу.

В ответ Шевцов просто кладёт трубку. Он вообще не любит телефонные разговоры, и так выжал из себя максимум.

После того, как он вытащил меня из ванной с исполосованными руками, а потом на утро, когда я оклемался, прописал хороших пиздюлей. В прямом, не педагогическом смысле. Поговорил с матерью, вызвонил отца. Не знаю, что он ему сказал, но уже через несколько часов сгрузил меня в свою машину и отвёз к бате за четыреста километров.

Там меня на месяц закрыли в психушке. Телефон неделю не давали. Но мозги на место поставили, хоть всё это было и жёстко.