Смотри на меня. Книга первая

- Но почему? Тебе всё-таки не нравятся демоны?

- Там мой цвет волос привлекает слишком много внимания. Нежеланного и совершенно ненужного. Здесь же я чувствую себя нормальным.

А там, значит, ненормальным? Просто из-за внешности или дело ещё и в менталитете?

- Ну а ты? Ты здесь давно?

- В других странах я никогда не была.

- И у тебя правда нет никого близкого?

- Есть мама, но она очень далеко. Мы давно не общались.

- А тот юноша на твоих рисунках?

- Его зовут Тимур, - улыбаюсь, называя любимое имя.

Шаррэль медлит, ища что-то в моих глазах, и ненавязчиво предлагает:

- Расскажешь о нём?

Почему бы и нет?

- Тим - моя половинка, - просто говорю я, глядя, как по мере осознания этого факта вытягивается лицо демона. - В духовном смысле. Мы ни разу даже не целовались, но он - моя лучшая, сильная и разумная часть. Сколько себя помню, мы всегда были вместе. Вместе ходили в школу, вместе делали уроки, вместе гуляли. Он защищал меня от мальчишек, «похищал» с ненавистной физкультуры, помогал с домашней работой, угощал сладостями, учил давать отпор, поддерживал. Потом, когда не стало отца и мама начала... с ней начались трудности, я даже жила у него какое-то время. Он заботился обо мне, часто повторяя, чтобы я ничего не боялась, что девочки всегда должны улыбаться, а задача мужчин - беречь их и защищать, - даже сейчас, спустя столько лет, я повторяю эту фразу с теми самыми «Тимуровскими» интонациями, от которых в горле встаёт комок. - Наивно, да? Но у него всегда получалось... Пока три с половиной года назад Тимур не исчез. Пропал, не оставив ни следа, ни записки, и я... я до сих пор не знаю...

Я даже не знаю, жив ли он! Это мучительнее всего!

Шаррэль молча подтягивает меня к себе. Обнимает, позволяя спрятать глаза, некстати заблестевшие от невольно набежавших слёз, окутывает теплом и уверенным, успокаивающим ароматом.

Так же когда-то делал и Тим.

С тех пор как погиб папа, маму будто бы подменили. Она стала абсолютно другим человеком. Чужой. Мы больше не разговаривали о живописи, не строили планов, не обсуждали кино и книги. Вообще практически не общались. У неё просто не было на это времени, потому что мама сама «болела». В понедельник у неё мог случиться «инсульт», в пятницу – невыносимо разболеться живот, потому что там точно «что-то отказывает», а на выходных обычно развивалась мигрень. Или жуткая аллергия, отёк Квинке. Или… не помню. В один миг я стала плохой дочерью. Неблагодарной и эгоистичной, жалеющей для больной матери даже стакана воды.

Переезд был настоящим спасением.

Наверное, плохо так говорить, ведь мама не виновата, но дома было невыносимо: квартира превратилась в палату безнадёжно больного, пропахла лекарствами, злобой и отчаянием. Как бы я ей ни помогала, что бы ни делала, всё было не так, не вовремя и «на зло». Мама как будто вымещала на мне своё горе. О том, что случилось с папой, мы никогда не говорили, напрямую она меня не обвиняла, но в её взглядах всегда был безмолвный упрёк, словно я и впрямь виновата.

Это было невыносимо.

Если бы не Тимур, что всегда был рядом, помогал и пускал к себе переночевать, когда уже становилось невмоготу, не знаю, как я вообще смогла бы жить в такой обстановке.

Глава 16

После нашего разговора, когда мой возраст перестал быть для Шаррэля тайной, прошло ещё несколько дней. Мы больше не возвращаемся к этой теме, но я вижу, что от идеи докопаться до сути инкуб не отказался, а не расспрашивает лишь потому, что дал слово. Даже когда на лестнице кто-то разбил зелье правды, и я случайно им надышалась, он сумел справиться со своим любопытством.

Однако, каждый раз встречаясь с ним взглядом, я чувствую, что что-то переменилось. Атмосфера меж нами стала другой. Не враждебной, разумеется, но какой-то напряжённо-ломкой, наполненной захватывающим дух ожиданием. Это ощущение преследует даже во время уроков, а уж на тренировках становится и вовсе невыносимым.

С тех пор, как Шаррэль перестал меня пугать и бесить, возможность побыть с ним наедине, поговорить была настоящей отдушиной. Я наслаждалась нашими встречами и возможностью никем не притворяться, которую те дарили. А теперь знакомая обаятельно-соблазнительная улыбка инкуба, отзывается в душе непривычным волнением. Мне неспокойно. Хочется, чтобы он объяснил, наконец, что происходит, но Шаррэль просто молчит. Ведёт себя, словно ничего не случилось. Я бы, может, даже поверила, да только с некоторых пор каждый раз, как он на меня смотрит, по телу прокатывается тёплая волна, а по рукам - мурашки.

Вне уроков тоже начались перемены. Майрин в последнее время тихая, сама на себя не похожа, и это беспокоит меня не меньше. Я бы предположила, что соседка связалась с дурной компанией, но она, наоборот, стала чаще оставаться у нас в комнате. Даже ни с того, ни с сего взялась изучать алхимию, которую проходят только на четвёртом курсе!

Это всё странно.

Да ещё и звуки те непонятные...