Смотри, но не трогай

Леру водружают на носилки и спускают вниз. Матвеев что-то обсуждает с врачом, а я запоздало вспоминаю, что нужно позвонить бате. Номера Елизаветы у меня нет, а то по-хорошему следовало бы связаться с ней.

Несмотря на позднее время, отец отвечает почти сразу. Кратко обрисовываю ему ситуация, получаю от него подтверждения Лериного заболевания и отключаюсь. Не сомневаюсь, что в ближайшее время до руководства скорой помощи доведут, какую важная пациентка к ним попала. Что ни говори, а связи у отца шикарные. Во всех структурах есть знакомые: от начальников полиции до главврачей. Так что я не сомневаюсь, что в итоге Лера окажется в надежных руках.

Когда Грановскую выносят на улицу, перепуганная визитом скорой молодежь кучкуется по углам и громко перешептывается. Ни на кого не смотрю и ни с кем не разговариваю. Не до них.

– Я поеду с ней, – твердо говорю я.

– Я тоже поеду! – подает голос Никитос. – Я ее парень!

Вот же привязался.

Не дождавшись реакции врача, залезаю внутрь автомобиля и серьезно заявляю:

– А я ее брат.

О том, что сводный, естественно, умалчиваю. Сейчас не время вдаваться в подробности.

Глава 42

Тимур

Вцепившись пальцами в волосы, я сижу в жестком пластиковом кресле и покачиваюсь из стороны в сторону. Мучительно долгое ожидание выматывает. По нервам – дрожь, в голове – бардак, в сердце – ноющая боль. Меня разбомбило по кускам, и я никак не могу собрать себя воедино.

Сколько я уже тут? Не знаю. Может, минут десять. А, может, больше часа сижу. Ощущение времени напрочь отсутствует. Да и окружающая реальность кажется какой-то смазанной. Я ни черта не различаю. Ни лиц людей, ни их голосов.

Диляра оказалась права, у Леры случился приступ гипогликемической комы. Насколько я понял, это такое состояние, когда уровень глюкозы в крови резко падает и человек теряет сознание.

В сумке Грановской обнаружились шприц-ручка и утилизированная игла, поэтому медики пришли к выводу, что Лера сделала укол инсулина, но по какой-то причине пропустила прием пищи. Либо, как вариант, ошиблась с дозировкой.

Слушая эти разговоры, я испытывал смесь ужаса и благоговейного трепета. Я плохо разбираюсь во всех этих медицинских тонкостях, но очевидно одно: каждый божий день Лера боролась за жизнь. Пристально следила за здоровьем, регулярно мерила сахар, ставила уколы. И самое поразительное, ни хрена не спекулировала этим! Не манипулировала, не требовала особого к себе отношения… Да что уж говорить, она шифровалась так, что я ни о чем подобном даже близко не догадывался.

Очуметь… До сих пор не верится.

Лера неукоснительно соблюдала дисциплину, и оттого вдвойне странно, что она попала в столь опасную ситуацию. Ошиблась с дозировкой инсулина? Блин, я в это ни за что не поверю. Человек, щелкающий задачи по матану как орешки, не смог справиться с банальной арифметикой? Нет, это звучит абсурдно. Тут точно что-то другое…

– Тимур, где она? – мысли прорезает женский возглас, полный отчаяния.

Рыдающая Елизавет сломя голову бежит по коридору. Следом за ней торопливо вышагивает отец.

– Она в палате, – вскакиваю на ноги и, не зная, куда деть трясущиеся руки, засовываю их в карманы. – Врач пока не выходил…

– Господи… Господи… – женщина прижимает ладони к лицу и шумно всхлипывает.

Растрепанная, с опухшими от слез глазами, в куртке, накинутой поверх домашнего халата – сейчас она выглядит гораздо старше своих лет.

– Успокойся, Лиз, – отец сжимает ее плечо. – Сейчас я с врачом поговорю, все узнаю.

Батя устремляется дальше по коридору, а мы с Елизаветой остаемся один на один. Она шарит по больничным стенам абсолютно невидящим взором, в котором читается панический, почти животный страх.

– Садитесь, – осторожно подталкиваю ее к пластиковым креслам.

Заторможенно кивнув, она опускается на сидение и складывает руки на коленях. Ее ладони ходят ходуном, подбородок дробно дрожит.

– С Лерой все будет хорошо, – говорю я, хотя сам ни в чем не уверен.

– Да-да, конечно, – Елизавета выдавливает вымученную улыбку. – Лерочка у меня сильная девочка. Знаешь, она с детства такой была… Упорной и очень храброй. Всегда к своим целям шла. Порой даже напролом, – короткий всхлип. – И эта болезнь… Она ее только закалила… Еще крепче сделала. Лера справится, я не сомневаюсь.

Раньше я и подумать не мог, что буду испытывать сочувствие к Елизавете. Что буду сопереживать женщине, которая пробралась в мой дом и разрушила мою семью. Но жизнь, как выяснилось, крайне непредсказуемая штука. Потому что сейчас я сижу рядом с ненавистной Елизаветой и разделяю ее боль. Как бы парадоксально это ни звучало.

– Я не знал, что у Леры диабет, – слышу свой голос как будто со стороны. – Давно она… Болеет?

– Ей поставили диагноз в конце одиннадцатого класса, – женщина шмыгает носом. – Лера просила никому не говорить. Не любит, когда ее жалеют.

– Понимаю…

– Как так вышло, Тимур? – она вскидывает на меня взгляд. – Ей резко стало плохо?

– Я не знаю, – медленно качаю головой. – Меня не было рядом…

К сожалению.