Смотри: прилетели ласточки

– Будет вам, мужики! – дядя Вася встрял, чуя нарождение драки, и притянул за локти Пекку на место.

– Да я ж по-родственному, – примирительно проворчал Пекка. – Я думаю так, кольцо золотое ей нужно. Все же в первый раз взамуж…

– Кольцо! Где я тебе кольцо возьму? Еще золотое! С премии бы купил-поднапрягся, да премия теперь псу… то бишь, волку под хвост.

– Без кольца Катьку тебе не отдам, – артачился Пекка.

– Без кольца, говоришь, – Костя усмехнулся незло, вроде что-то скумекав. – А ну как серебряное будет кольцо, а? Серебро сейчас вроде в моде.

Прикинув, Пекка нехотя согласился:

– Ладно, валяй серебряное. Только потолще. Тогда твоя будет Катька. Ну как, по рукам?

Мужики одобрительно зареготали, подначивая Костю. Тот хлопнул Пекку по ладони, закрепив сделку, и черный огонек занялся в его глазах.

Бухтела бабка на то, что Костя замыслил. Жены-то приходят и уходят, а Бог человеку – завсегда Отец небесный. Однако, плюнув на бабкину ворчню, Костя удалился в кузню и там переплавил свой серебряный крест на два обручальных кольца. Благо, Пекка Пяжиев ему загодя Катеринино девичье колечко подсунул для правильного размера. Знатные получились изделия: выпуклые, но вместе с тем изящные. И вот с этим подарком сунулся Костя напрямки к Катерине на работу, вынашивая мыслишку, что на людях-то она ему отказать не посмеет.

И верно: дала согласие. Тут же справили помолвку, в предчувствии каковой Костя загодя припас бутылочку. Распалившись, коллектив плясал под детсадовский баян, и мимо проходящие люди заглядывали на звуки.

Под самую ночь, провожая Катерину до дому, Костя напомнил про свое обещание:

– Че я перед охотой тебе добыть обязался, ну, шкуру… так вот она тебя дома ждет. В моем доме, то есть.

– Шкура? Да я про нее уже и забыла! – Катерина засмеялась, пьяная близким счастьем.

– Теперь вспомнишь. Кинем в ногах у кровати. Видишь, я слово сдержал. И вообще, Катерина, если я че пообещаю тебе – значит, тому и быть. Ну так как, – Костя притормозил, объяв Катерину за плечи. – Пойдем сейчас ко мне?

– Нет, Костенька, не пойдем.

– А че не пойти? Вроде все решено промеж нас.

– Так ведь мы еще и не целовались ни разу…

Костя заглушил Катеринины слова, впившись лобзанием в ее студеные губы, и не отпускал, пока хватало дыхания. И она припала к нему, мучимая давней жаждой любви.

7

Какого недюжинного счастья ожидал Костя? – Все оставалось вроде по-старому. Житуха небогатая, на столе та же картошка, клюква и квашеная капуста. Выпивать, правда, случалось реже. Дома его теперь Катерина ждала, уют какой-никакой появился. Тем более, крышу Костя подлатал и перегородку в комнате поставил, чтобы, значит, бабку изолировать. А то, бывало, зыркнет на Катерину из угла, будто шилом ткнет. Косте становилось не по себе, не то – Катерине.

Другое дело – ночь. Поначалу Костя даже заревновал: где это жена любовной премудрости обучилась да всяким штукам, про которые днем и вспоминать стыдно, а кому рассказать – упаси господи. Бывало, идет Костя поутру на работу и – ой! – только головой качает при мыслях об ушедшей ночи, а как вечером в постель к Катерине нырнет, так вроде все само собой опять и случится.

Бабка молчала, но Костя полагал, что молчание ее неспроста. Пробудившись однажды ночью, он долго вслушивался в тишину, за которой, по его чувству, хоронилось что-то недоброе. Как нарочно, дом безмолвствовал: не скрипели петли на сквозняке, не храпела бабка, кошка не шебуршала по углам. Ночь была светла и покойна. Катерина спала, свертевшись калачиком на манер дитяти. И кто бы только предположил в ней скрытую страсть, столь изводившую Костю. Он отвел прядку волос с ее лица – Катерина поморщилась в ответ – и поплотней укутал ее одеялом, как будто было холодно. «Господи, спаси ее ото всякой напасти!» – нежданно родилось в Костином уме. Рука его сама собой потянулась к кресту на груди, да тут-то и припомнилось, что креста бабкиного уже нет! Однако на месте его испытывалось некоторое жжение, вроде фантомной боли… «Худо это», – подумалось Косте. А что было худо? Он и сам не знал.

В конце июля, когда ночи уже начинали темнеть, удумала бабка съездить на неделю к младшей дочери в Калевалу. Сказала так, что проститься: мол, помирать пора. Хотя она последние лет эдак тридцать каждое лето помирать собиралась. Собрала узелок и – дунула на автобус. Костя аж поразился бабкиной прыти. Однако Катерина заметно ожила, как они остались вдвоем. И по хозяйству шибче стала, а тут еще приспичило ей чуть ли не каждый день баню топить. В огороде, видишь ли, извазюкается по уши, надо помыться. Ладно, дом на отшибе, люди хоть не таращились, как они в баню, из бани шастали. Костя чувствовал так, что у него на физии отображалось все, что они там в бане чудили.