Смотрящий по неволе

Шрам куковал в одиночку третий день в недавно откосметиченной камере на узкой лавочке вдоль стенки. Еще не конкретные нары, но как бы ломовой атасный намек на нары. Стенки здесь почти не пачкались, только там, где натекла обильно размазываемая бурая краска, лучше было не колупать похожие на изюм наплывы – извазюкаешься. И все же какой-то дуст уже успел здесь перед Серегой отметиться – ногтем нацарапал повыше, чтоб всем было видно: «На путь исправления не встал и вновь совершил преступление.» И подпись – «Челюскин».

Ну и, ясен пень, центральная засада в том, что ни малявы не запулить, ни иным финтом весточки на волю не заслать. Надежно упаковали Шрама, надежней, чем в банковский сейф.

И вдруг – трах! Бабах! Шарах! Распахнулись настежь железные двери с вмятыми внутрь болтами. Надзиратель старшинского чина вытянулся типа смирно и даже попытался всосать откормленный мамон, что было совершенно нереально.

А мимо вертухайчика, чихая на вертухайчика с высоты птичьего полета, плюя и растираяь дрыгающей ножкой вертухайчика, впорхнул прыткий взъерошенный толстячок и закружил в вальсе вокруг Шрама:

– Ах, глубокоуважаемый Сергей Владимирович! Ах, еле-еле вас разыскали! Ах, это что ж творится?! Это ж форменный беспредел! Таки ж оставлять просто так это безобразие нельзя! – и вдруг, когда старшина от стыда сгинул с глаз, приглушив звонкое воробьиное чириканье, прыткий толстячок-боровичок зашептал, – Все в порядке, глубокоуважаемый Сергей Владимирович... У них на вас ничего нет, глубокоуважаемый Сергей Владимирович, и мы уже нажали нужные рычаги...

– Ты кто? – с недоверием пробухтел потревоженный Серега. По напору колобка, по изменившей градус вертухайской башне вроде выпал нечаянный нежданный-негаданный козырный туз. Вроде все складывалось в кайф, но оставался гнойничок подозрения. А вдруг менты настолько продвинулись, что перестали засылать обыкновенных наседок, а переориентировались на таких вот «пернатых»?

– Я бывший личный адвокат Михаила Геннадьевича. А тепер... – снова расчирикался толстячок, – Позвольте мне поздравить вас первым! Надеюсь, вы тоже будете нуждаться в моих услугах! – снова шепот, – Одним словом, хазарская братва единогласно избрала вас... Надеюсь на долгосрочное сотрудничество!

Дальше Шрам слушать не стал, легко спрыгнул с лавки, сладко потянулся, как вставший с лежки и собравшийся на охоту уссурийский тигр – хозяин тайги. Бросил прощальный взгляд на автограф незнакомого Челюскина: «На путь исправления не встал...» и, отстранив с дороги чирикающего попрыгунчика, проковылял в коридор.

Навстречу выступил прятавшийся в тени толпы подчиненных смущенный подполковник:

– Мы приносим глубокие извинения. По нашим ориентировкам проходит некто Храмов, а у вас просто созвучная фамилия... – а ведь рожа оставалась у подполковника самая обиженная. Любимую игрушку отняли. Но только локти да ногти оставалось грызть начальству. Прищучил их бывший личный адвокат покойного Михаила Геннадьевича так, что не рыпнуться, что теперь со всех сторон отмываться надо.

– Не дави прыщи, кум, – отмахнулся Шрам и, на ходу сдернув так, что тот и не почувствовал, с распахнувшего лузу летехи котлы «Ситизен», поканал на выход из исправительного учреждения.

К ожидавшему его лимузину цвета белой ночи, почетному караулу из виршевско-хазаровских пацанов, цистерне шампанского, взводу крепкозадых девиц веселого нрава, делегации от Совета трудового коллектива Виршевкого нефтеперерабатывающего комбината (надо будет переименовать комбинат для удобства покороче) и пухлым миллионам нефтедолларов.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.