Смотрящий вниз

– А пусть он свои руки держит подальше! – От чего Кутилин должен держать подальше руки, я и сам догадался. – Тоже мне Шишкин! Пусть лучше спасибо скажет, что я ему шею не сломал!

– Человек всего только хотел проверить изгиб моего бедра, – пояснила ехидно Лара. – И как же он теперь, бедняга, пишет без правой?!

– Он из Тулы. – Я снял куртку, намекая тем, что готов быть их гостем.

– Блоху на скаку остановит, – буркнул Журенко.

– Судя по накалу страстей, вас можно поздравить?! – Я перевел взгляд с Лары на Андрея и обратно.

– Во! – Она показала мне кулачок с тонким обручальным кольцом на безымянной фаланге.

– Во! – Я бросил Андрею ключи от машины с брелоком «УАЗ».

Поймав на лету ключи, он их недоверчиво осмотрел.

– Это мне?!

– Это вам! – уточнил я.

– Нет! – замотал он лохматой буйной головой. – С какой стати?!

– С такой стати, что это – нам! – тут же вступилась за меня Лара.

– Предлагаю равноценный обмен, – разрешил я затруднения Журенко. – Этого «козла» за моего «Уленшпигеля».

Так и договорились. А договорившись, перешли в комнату, где я узнал от Андрея свежие подробности, сопутствовавшие моей кончине.

– Из прокуратуры через день позвонили, – поведал Андрей. – Снова, думаю, Задиракин станет алиби мое проверять. Не тут-то было. Прихожу – там другой мужик, Заклунный Антон Кимович, меня дожидается. И ты знаешь, что он мне первое сказал?!

– Что здесь вопросы задает только он?

– Чур твоя ошибочка! – усмехнулся Журенко. – Он сказал: «Спрашивайте, Андрей Георгиевич! У вас, наверно, к следственным органам давно вопросы накопились!»

– Лихо! – признался я. – И что дальше?!

– Накопился, говорю, один. Где тот хмырь… следователь, извиняюсь, нынче сидит?!

– Под следствием, – отвечает. – Да вы спрашивайте, спрашивайте… За что под следствием? За то, что мерзавец и преступник.

– А что с Угаровым случилось? – обнаглел я вконец.

– Вот! – Заклунный достал из ящика стола газету какую-то, вроде не нашу, не московскую, и положил перед собой. – Это вопрос, на который я и обязан ответить! И не только вам. Что случилось с Угаровым и со всеми остальными сотрудниками вашей финансовой лавочки. И я отвечу на него, дайте только срок!

– Это вы, – говорю, – дайте срок всем гадам, кто за этим делом стоит… Короче, свой мужик этот Заклунный. Тебе бы к нему.

– Обожду пока. – Я принял из рук Лары чашку с кофе. – Ты, случайно, не в курсе, где управляющий нашим банком господин Савинов квартирует?

– В курсе, – подтвердил Андрей. – И как раз – случайно. Как-то весной шофер его, Мельник, желтухой заболел. А сменщика прислать не успели. Савинов и по­просил меня подбросить его до хаты. Я ему даже сумку с продуктами на этаж поднял.

– На этаж – это хорошо, – напрягся я, отставляя кофе. – Найдешь хату?!

Лара встревоженно молчала, прислушиваясь к нашему диалогу. Есть такой вид молчания: «женское тревожное». Но Лара молчала как человек, стойко и терпеливо. И я еще раз про себя поздравил Андрея с удачным выбором.

– Ну, поехали! – Я встал из-за стола. – Проверим в действии твой бегунок!

Провожая нас, Лара незаметно, но крепко стиснула мою ладонь. «Я тебе доверяю! – значило ее пожатие. – Не подведи меня, Угаров! Кроме мужа, у меня никого!»

Дом Савинова располагался в Крылатском. В Крылатском располагаются многие дома состоятельных господ и влиятельных политиков. «Подальше от начальства – поближе к столовой» – гласит старая солдатская мудрость. На гражданке эту мудрость впору перефразировать: «Подальше от народа – поближе к кормушке». «Кормушкой» с известными оговорками в Москве принято считать улицу Осеннюю с президентским особнячком. Именно туда бы мой знакомый вождь Большие Клыки свое ненасытное рыло повернул. Против ветра ссать опасно, а стоять; раздувая ноздри, – прямой резон.

Пока Журенко наруливал, не переставая попутно восторгаться новым «козлом», я прикидывал свое теперешнее положение. И так прикидывал, и сяк прикидывал. Все его минусы и плюсы. Плюсов выходило больше со всех сторон: больше меня не искали и не стремились убить, как заведомого покойника, больше мне не нужно было работать – денег больше, чем лежало у меня на именном счете в «Дойче-Банке», мне не требовалось, и, что было особенно любопытно, больше я не хотел умирать. После всего пережитого, после всех невосполнимых потерь, я – хоть и стыдно было себе в этом признаться – как будто почувствовал заново вкус к жизни. Теперь о минусах. Минус был, собственно, один. Минус один «прототип» с доски – и партия возобновилась. Не сегодня-завтра появятся следующие жертвы. И все они будут на моей совести. Почему на моей? Потому что я чувствовал, как там потеснились мертвецы, ожидая пополнения.

Пролетев сгоряча на красный, Журенко затормозил при звуке милицейского посвиста. Инспектор, помахивая своей волшебной палочкой, вальяжно шествовал к машине.

– А транзитный номер – спереди! – вслух пустился рассуждать Журенко, слегка подгазовывая. – Так что номер он не видит! Сдаваться?! Или не сдаваться?! Вот где вопрос!.. Эх! Чистосердечное признание – первый шаг в тюрьму!