Почему в этой ситуации позиция героя Михалкова оказывается непродуктивной в части коллективного единения? Потому что он принципиально отказывается от коммуникации, презирая всех других участников, которые, по его мнению, пришли сюда, чтобы «потрындеть», и более ни на что не способны. Он пытается оставить последнее слово за собой, когда драка уже закончена. И остается один – не потому, что остальные пустобрехи, а потому, что он никого не привлек на свою сторону, ибо не пытался этого сделать.
А не пытался, потому что его вполне устраивает проект единоличного геройства. Дескать, мальчишку замочат, а я буду на коне – я же вас предупреждал. И я один пытался его спасти. В его поведении проглядывает немалая доля обыкновенного пижонства («русский офицер бывшим не бывает»). Но здесь, возможно, даже помимо воли, срабатывает типаж Михалкова-актера – кого бы он ни играл (купца Паратова, государя императора или офицера-присяжного), везде проглядывает хамоватый проводник из «Вокзала для двоих». Он красуется и не страдает ни по какому поводу, а лишь изображает страдание.
Мы остановились на этом персонаже, понимая, что дело не сводится к личной позе Михалкова. Никита Сергеевич – художник, чрезвычайно чуткий к политическому контексту. За всем этим стоит принципиальный политический взгляд. И нам подсказывают вывод о том, что горизонтальная коммуникация как таковая не очень-то и нужна («зачем болтать, трясти надо»). Важные дела, глядя с этой позиции, не делаются коллективно, т. е. коллегиально, демократически. Коллективно можно только «трындеть». Поэтому демократические институты, включая, кстати, тот самый суд присяжных, заведомо неэффективны. А настоящий поступок – удел Героя, который возьмет под свое крыло и малые, и большие народы. Этот Герой – зашифрованный офицер, своеобразный Бэтмен в штатском. Намек понятен?
Это попытка перечеркнуть роль других участников с их вечными разговорами и личными, пусть и выстраданными, историями и поставить Одного на место Всех. Обойтись без обсуждения множества разных позиций, тем более что для этого нужно затрачивать массу времени и усилий, да еще с весьма неясным исходом. К сожалению, мы видим попытку дезавуировать и обнулить возникший на наших глазах ценный социальный опыт сложной коммуникации. И предложить нам еще одну мораль, слишком уж нам знакомую: подлинные дела делаются не на людях, не публично. Это своеобразный намек на политическую программу и элемент вполне искреннего поклонения недемократической власти. Иными словами, это фильм для каждого, и мы знаем этого Каждого. Политические импликации здесь становятся слишком очевидными, можно далее не продолжать.
А о чем, на наш взгляд, все же следует говорить? О том, что достаточно одного слабого (или на деле сильного?) звена, чтобы перевернуть любую сложную ситуацию. Но чтобы это звено сработало, нужны инвестиции в коммуникацию с другими людьми – через серьезные искренние усилия, а не через удержание «фиги в кармане», реализацию личных амбиций и принятие благородных поз. Впрочем, Михалков, отдадим ему дань, несомненно, талантлив и потому говорит своим фильмом больше, чем его собственный киноперсонаж. Позиция героя Маковецкого, а не его собственного героя оказывается для нас сильнее. Именно за этим немного чудаковатым физиком остается реальное последнее слово, хотя второй шаг так и не был сделан: сообщество как коммуникативная структура было успешно создано, а вот как субъект коллективного действия оно, увы, пока не реализовалось.
8. Дилеммы профессионализма (сериал «Доктор Хаус», 2004–2012)