Смотрите, как мы танцуем

Она подняла на смех снадобья, которые прописывала ее мать. Теплая вода с солью при вывихе. Отвар имбиря от боли в горле. Полная ложка кумина от поноса и рвоты. В ее присутствии Матильда не осмеливалась ставить диагноз. Она полностью потеряла уверенность в себе, сомневалась в каждом своем действии, то и дело оглядывалась на дочь в поисках одобрения. Аиша, суровая и сосредоточенная, хладнокровно переносила попытки пациентов погладить ее и поцеловать.

– Как она повзрослела! Благословен Аллах! Tbarkallah! Да хранит ее Всевышний! – говорили люди Матильде.

Они, неграмотные крестьяне, выражали благоговейный восторг перед этой образованной девушкой. Аиша укрылась от них в туалете. Моя руки, увидела, как ее мать выдвинула ящик, достала несколько купюр и сунула их в руку одной из крестьянок.

– Да благословит тебя Всевышний! – прошептала Матильда. – Да хранит он твоих детей.

Однажды вечером в начале августа, когда семейство, расположившись у бассейна, наслаждалось аперитивом, прибежал один из работников и сказал, что ему нужно видеть хозяина или его жену. Он сообщил Тамо, что дело очень срочное, но ничего больше добавить не пожелал, и служанка, сгорая от любопытства, отправилась звать господ. Вскоре появились Матильда и Амин. Работник мялся, не решаясь заговорить. Для начала осведомился, как идут дела в хозяйском семействе: «Здоров ли твой сын? А дочь? А сестра?» – потом рассыпался в извинениях, пробормотал, что не хотел их беспокоить, тем более в такой поздний час, и ему очень неудобно. Амин, которому витиеватые приветствия действовали на нервы, грубо его перебил:

– Ближе к делу!

Работник сглотнул слюну и рассказал, что два дня назад в дуар пришла девушка.

– По моему разумению, она пропащая, – сообщил он.

Никто не знал, откуда она пришла, но она была беременна, уже на сносях, и наотрез отказывалась сказать, кто она и где ее деревня. Работник перестал наконец стесняться и продолжил по-берберски:

– Нам своих проблем хватает. Я сказал им, что ее нужно прогнать, что у нас из-за нее будут одни неприятности. Знаем мы таких девушек! Она плачет, умоляет, и остальные женщины ее жалеют. Говорят, надо с ней обращаться помягче и, если мы позаботимся о ней, она в конце концов признается, кто отец ребенка и как она здесь очутилась. Вот так и случилось, что сейчас она у меня дома и еще с ночи все время кричит, прямо надрывается. И корчится от боли. К ней привели повитуху, но та говорит, что ребенок не хочет выходить наружу. Что это дитя позора и оно убьет свою мать. Вот что я вам скажу, хозяин: чужой ублюдок под моей крышей – это еще ничего, но только бы не труп этой девочки. Потому-то я и подумал, что вы, может, приедете, вы и мадам Матильда. Нельзя же ее бросить. Оставить умирать в моем доме.

Матильда взяла его за руку:

– Ты правильно сделал. Нельзя все так оставить. Сейчас мы возьмем машину, и я поеду с тобой.

Она подошла к большому деревянному шкафу, где хранились лекарства для амбулатории, и стала швырять в сумку флакон бетадина, бинты и салфетки, большие ножницы. Амин, во время рассказа работника стоявший опустив голову и скрестив руки на груди, остановил ее: – Нет, поедет Аиша. В конце концов, она же врач. Я поеду с ней. И речи быть не может о том, чтобы она отправилась в дуар одна, уже ночь на дворе. – Он поднялся на террасу и, как в старые добрые времена, когда служил офицером в колониальной армии, громко скомандовал: – Аиша, одевайся и иди сюда! Да поживей!

Когда они сели в машину, Матильда положила на колени Аиши маленькую сумку с медикаментами. Потом, пока сгущались сумерки и небо приобретало чернильный оттенок, долго смотрела им вслед. Они ехали в дуар, и всю дорогу Аиша твердила, что никогда этого не делала, что она, собственно говоря, еще не врач и что возлагать на нее такую ответственность – полное безрассудство. Ноги у нее дрожали, ее тошнило. Все плыло у нее перед глазами, она ничего не слышала, ничего не соображала, ее рассудок заволокло густым туманом.

– Ты считаешь, лучше бы этим занялась мать? – осведомился Амин, и Аиша пожала плечами.

В лучах фар они заметили первые домики деревни и скопление людей у одного из них. Женщины в джеллабах и цветных платках шлепали себя по щекам и жалобно подвывали. Некоторые мужчины сидели на корточках, другие нервно вышагивали взад-вперед, заложив руки за спину или сжимая в пальцах сигарету. А дети, воспользовавшись тем, что взрослым не до них, пошли в атаку на стаю отощавших, похожих на призраков собак, швыряясь в них увесистыми камнями и стараясь подбить. Жители деревни бросились навстречу Амину и Аише. Осыпали их благословениями, целовали их плечи и руки. Кожа крестьян пропахла кумином и древесным углем. Одна из женщин проводила Аишу в темную комнату с земляным полом. Едва теплящаяся керосиновая лампа в углу отбрасывала на стену тревожные тени. Там, вытянувшись на одеяле, стонала молодая женщина. Аиша вышла и, стоя на пороге, сказала Амину:

– Мне нужен свет. Я не смогу ей помочь, если ничего не буду видеть.