Смотрите, как мы танцуем

В то время как ее дочь училась в университете, а Сельма устраивала свою жизнь в Рабате, она сидела здесь, на этой кухне, уткнувшись носом в пахнущую мокрыми тряпками клеенку. Чему можно научиться на кухне? Веками женщины готовили там еду и варили снадобья, чтобы лечить и растить детей, чтобы утешать и приносить радость. Они придумывали отвары для стариков на закате жизни и лекарства для девушек, у которых прекратились месячные. Они подогревали масло и мазали им живот ребенка, измученного коликами, и, имея в своем распоряжении немного муки, воды и жира, умудрялись кормить большую семью. Разве это ничего не стоит? Разве они ничему не научились?

В такие минуты она хотела все объяснить Амину. Сказать, что он считает это отдыхом, но он ошибается. Он думает, что все это она делает из любви, а ей хочется крикнуть: «То, что ты называешь любовью, на самом деле тяжелый труд!» Получается, женщины до того преданны, до того добры, что способны всю жизнь, целую жизнь от начала до конца, заботиться о других? Когда Матильда думала об этом, ее охватывала ярость. Что-то во всем этом было не так, она явно попала в какую-то ловушку, только не знала, как ее назвать. Она не говорила об этом с подругами из Ротари-клуба, с которыми пила чай. Она улыбалась, кончиком языка слизывала взбитые сливки, оставлявшие след на ее губах, потом клала ладонь на живот, чтобы убедиться в том, что она еще немного потолстела. Она ела, словно наказывая себя.

Порой она чувствовала себя чужой в этом доме. Правда, в такие моменты она не представляла себе другого дома, более теплого и менее враждебного. Она понимала, что любой дом – западня, в которую она неизбежно попадет. Ее не пугала и даже казалась полезной идея хаоса: это единственное, чего она хотела, единственное, что могло вернуть ей иллюзию высокого служения.

Селим вскочил на мопед и поехал в город. Он колесил по раскаленным пустым улицам Мекнеса. Июль 1969 года подходил к концу, магазины на авеню закрылись на лето, а его друзья уехали на каникулы к морю. Когда Селим выходил из гаража в медине, он услышал, как какая-то женщина кричит на непонятном языке, похожем на немецкий. Она ругалась с группой мальчишек, которые окружили ее и осыпали оскорблениями. Селим подошел поближе. Молодая женщина была одета в плотно облегающие брюки с очень низкой посадкой и веревкой вместо пояса. Ее белый мускулистый живот был выставлен на всеобщее обозрение, а коротенькая хлопковая майка прикрывала только плечи и грудь. Она была высокая, такая же высокая и белокурая, как Матильда, но до того худая, что у нее торчали ребра. Селим услышал, как один из мальчишек обзывает ее шлюхой, и не раздумывая ухватил его за волосы:

– Ты что сказал? Совсем стыд потерял?

Парнишка отбивался, пытался пинать Селима ногой, вся банда пришла в крайнее возбуждение. Бранясь, выпучив глаза, они окружили Селима. Били себя в грудь, а один даже плюнул и поклялся, что Селиму это с рук не сойдет.

Селим определил на глаз самого старшего и спокойного и спросил, кто эта женщина. Тот ответил:

– Она в таком виде ходит по всей медине и ищет гашиш. Она что себе возомнила, эта хиппи? У нас тут никто этим не занимается.

Селим объяснил, что это всего лишь иностранка, одинокая девушка, наверное, она просто заблудилась, к тому же не знает обычаев страны. Мальчишки смотрели на него с удивлением: они совершенно опешили оттого, что этот высоченный светловолосый парень так хорошо говорит по-арабски. Селим, судя по всему, знал их законы, их ругательства, он дважды помянул Всевышнего, и стайка сорванцов в конце концов отошла подальше. Один из них крикнул: «Go home!» – и плюнул на землю. Во время разговора девушка не шелохнулась. Казалось, она ничуть не испугалась и даже слегка улыбнулась, когда Селим приподнял мальчика за волосы. Она поблагодарила его на французском с сильным немецким акцентом. Спросила, местный ли он, и добавила, что и вообразить не могла, что бывают марокканцы, похожие на него. Он ответил, что его мать родом из Эльзаса, но он вырос здесь, на ферме: «Вот так».

Селиму было неловко оставлять ее здесь в этом нелепом, грозящем неприятностями наряде, но он не хотел продолжать разговор, к тому же чувствовал, что от этой девушки будет трудно отделаться. Она явно стремилась навязать свою волю, подчинить его себе. Она преградила ему путь и сообщила, что приехала из Дании и зовут ее Нильса. Месяц назад ей написали университетские друзья. Они находились в Марокко, в Танжере, и приглашали ее приехать к ним. И вот она собрала чемодан и уехала из Европы посмотреть третий мир. Она на секунду замолчала и наклонилась над прилавком бакалейщика, продававшего засушенные цветы роз и черное мыло. Она спросила, сколько это стоит, и торговец положил ей на ладонь несколько комочков рассула[32].

– И что же? – спросил Селим. – Ты их нашла?

– Нет. Когда я добралась до Танжера, они уже уехали. Я села в автобус, идущий сюда, с крестьянами, с курами, представляешь? Завтра собираюсь двинуться дальше, отправлюсь на Юг. Ты знаешь Юг?