Смотрите, как мы танцуем

Сельма мечтала о том, чтобы получить паспорт и купить билет на самолет. Она молилась, чтобы кто-нибудь из ее любовников повез ее в Париж или Мадрид. Но пока что следовало вести себя разумно. Не требовать слишком много, не говорить слишком много, вести себя скромно и в то же время уметь развлекать, быть легкомысленной, но не вульгарной, не отрицать, что ты шлюха, и держаться в тени, пропуская на авансцену светских дам. Нужно притворяться, будто ничего не понимаешь, изображать простодушие и испуганную невинность. Поначалу она не закрывала глаза, занимаясь любовью, и некоторых мужчин это возмущало. Им это не нравилось, они находили, что она ведет себя вызывающе. Тогда она ложилась на бок, клала руку мужчины себе на грудь, и когда он входил в нее, смотрела в окно или на стену. Они не любили, когда она с ними разговаривала, когда намекала, что ей нравится. Некоторых это приводило в ярость: «Не смей меня учить, что мне делать». И она притворялась, что подчиняется. Она научилась вести себя как собака, которая ложится на спину, высовывает язык и требует, чтобы ей чесали живот. Изображала не просто подчинение, а полную покорность. Она не притворялась, будто желает мужчину, им это было не по вкусу, зато разыгрывала удивление, тихонько постанывая. Между тем она знала, от чего ей становится хорошо. Знала, каким образом, с помощью каких движений она могла дать телу ощущение необычайной легкости. От кончиков ступней до корней волос вся она превращалась в дуновение ветра, в облачко пены, в хмельной напиток, который медленно стекает в горло и разогревает его. Она получала наслаждение, оставаясь наедине с собой.

Девушки часто и ожесточенно спорили. О том, кто получит самое роскошное украшение. Кто спрячет в лифчик самую толстую пачку купюр. Кто получит в награду миленькую квартирку или машину. Они вцеплялись друг дружке в волосы, сыпали оскорблениями. Как-то раз одна из них даже плеснула в лицо сопернице кипящим соусом, в котором тушился батат. Они пылали ненавистью, потом мирились. По правде говоря, им больше не на кого было положиться. Они сообщали друг другу адрес подпольного абортария или имя мерзавца, который во время секса бьет женщин: «К тому же он мало платит. Я-то считаю, что с ним вообще не стоит связываться». И все они пили. Праздники шли непрерывной чередой, один был похож на другой, и никакой радости они не приносили. Девушки пили, и в тот вечер Сельма явно перебрала. Хотела доставить удовольствие министру, который хвастался запасами заграничного шампанского и виски и время от времени, щелкая пальцами, вызывал прислугу и требовал принести еще льда.

Накануне вечером она напилась, хотя знала, что от спиртного становится злой, придирчивой и начинает нести всякую чушь. Алкоголь защищал ее от стыда, лишал чувства меры и толкал на невероятные поступки. В два часа ночи служанка вышла из кухни. Одна из приглашенных шепнула на ухо Сельме: «Она похожа на потаскушку, ты согласна?» Сельма подумала, что девчонка вполне может тоже оказаться осведомительницей. Возможно, слушает под дверью, а потом, когда все расходятся по домам, звонит в полицию и докладывает. Про алкоголь Сельма решила не упоминать. Она не скажет Омару, что ей было плохо. Она укрылась в дальней комнате квартиры, легла на выложенный каменными плитками пол и поставила ноги на стену. Юбка у нее задралась, и из-под нее стали видны кружевные трусики цвета морской волны. Временами живот скручивало спазмом, и она икала, как будто ее вот-вот должно было вырвать, но изо рта ничего не выходило. Она издавала такие же звуки, как собака, подавившаяся костью. Сельма надеялась, что кто-нибудь придет, потом молилась, чтобы никто ее не потревожил, чтобы все о ней забыли, чтобы вечеринка закончилась и никто не вошел в эту комнату, которая, судя по царившему там беспорядку, служила чуланом. Сельма заснула, подтянув колени к груди и положив голову на плитку. Кто-то растолкал ее:

– Поднимайся, живо!

Она открыла глаза. Встала на четвереньки.

– А теперь ступай домой! – приказал незнакомец.

– Все-все, уже ухожу! – отозвалась Сельма, направилась к выходу, и мужчина захлопнул за ней дверь.

Тошнота прошла, но теперь из глубины поднимался гнев, ненависть. Она их ненавидела и с удовольствием прокляла бы. Ей хотелось бы никогда с ними не встречаться, чтоб они сдохли, а она навсегда забыла бы, во что они ее превратили. В жалкую, переигрывающую актрису из дрянного кино. Она как бы со стороны слышала свой голос, повторяющий одни и те же фразы, одни и те же шутки, и теперь, протрезвев, она вспомнила, как самый злой из них со скучающим видом сказал: «Да понятно, понятно, ты это уже говорила». Он как будто плюнул ей в лицо, как будто угрожал, намекая на то, что она всем наскучила и впредь может не рассчитывать на то, что ее позовут.