Смотрите, как они бегут

Он начал говорить очень тихо о своих надеждах на эту терапию, как она поможет нам вместе во многом разобраться. И спустя какое-то время я начну понимать смысл понимать смысл манеры поведения, которую себе усвоил. Но, кажется, это не сработало, потому что он не рискнул в главном: не решился вызвать психическую травму и прояснил ситуацию за меня.

Эту часть я помню почти дословно, ведь действительно здесь был смысл. Но все, сказанное потом, смешалось.

Он говорил, что у меня оральная фиксация на бутылке, потому что она символизирует бутылочку с молочной смесью, которую в детстве у меня отняла мать. А комедии я стал писать ради воспроизведения ситуации, когда мой отец пересказывал людям мои смешные фразы, потому что даже если они смеялись, значит, на меня обращали внимание, а я хотел внимания. Но в то же время я обижался на отца за то, что он срывал аплодисменты, развлекая их, точно так же, как обижался на Лу Лейна, снискавшего славу за мой счет. Потому я и потерял работу, написав ему негодный текст. Я хотел, чтобы он выступил с этим текстом и провалился, так как ненавидел его. Лу Лейн воплотился для меня в отца, а отца я ненавидел.

Помню, как посмотрел на доктора Мосса и подумал, наверное, он сошел с ума. Только сумасшедший психиатр мог такое выдумать.

Он вошел в раж. Стал говорить о моей матери. Будто я так сильно ненавидел ее в детстве, что должен был найти, куда направить свои чувства, найти другой объект, дабы не испытывать ощущения вины.

Например, когда я встал ночью попить. На самом деле я хотел получить обратно свою бутылочку, но мать мне ее не отдавала. И, возможно, бутылка — это символ чего-то, что она давала отцу. Может, их возня и разбудила меня, и за это я больше всего ненавидел мать.

Потом я вошел на кухню и увидел мышь. Мышь напомнила мне песенку, а песенка напомнила мать. Я взял нож, но я не хотел убивать мышь. В моем воображении я убивал свою мать…

Тут я ударил его. Прямо по его мерзкому рту. Никто не смеет так говорить о моей матери.

29 апреля.

Так-то лучше. Мне не нужен Мосс. Не нужна его терапия. Сам справлюсь.

Пытался. Регрессия. Немного выпил, немного прогулялся. Прогулялся по тропинкам памяти.

Не к плохому. К хорошему. Теплые, добрые воспоминания. Когда лежал в лихорадке, и мама вошла с мороженым на подносе. А папа принес мне игрушку.

Вот в чем прелесть воспоминаний. Самое лучшее, что может быть. В школе мы читали стишок. До сих пор его помню. «О, время нашей жизни, скорей назад лети, меня в ребенка снова хоть на ночь преврати!» Без проблем. Несколько рюмок — и в путь. Немного топлива для старой машины времени.

Когда Джин узнала про доктора Мосса, она взорвалась. Я должен немедленно позвонить ему и извиниться, вопила она.

— К черту доктора, — сказал я, — он мне больше не нужен. Я могу сам разобраться.

— Пора бы, — сказала Джин.

Потом она рассказала мне про Вегас. Трехнедельный ангажемент. Она была очень взволнована, потому что это значило, что она достигла желаемого — настал ее звездный час, Лу Лейн играет в зале, и он позвонил ее агенту и сказал, что все улажено.

— Секундочку, — прервал я, — тебе это устроил Лу Лейн?

— Он повел себя как настоящий друг, — сказала Джин. — Все это время он был рядом, потому что обеспокоен твоим состоянием. Он стал бы и твоим другом, если бы ты дал ему шанс.

Уж конечно. С такими друзьями враги не нужны. Глаза у меня открылись быстро. Неудивительно, что он нашептал Герберу и меня убрали из шоу. Чтобы он мог подобраться к Джин. Он все здорово устроил. Они вместе играют в Вегасе. Джин в фойе, он — в зале, а потом, после шоу…

На мгновение мне стало дурно, все поплыло перед глазами, и уж не знаю, что бы я сделал, если бы был в состоянии. Но у меня действительно все поплыло, потому что я заплакал. И она обняла меня, и у нас все опять было хорошо. Она отменит шоу в Вегасе и останется здесь со мной, и мы вместе справимся с бедой. Но я должен дать ей одно обещание — больше не пить.

Я пообещал. Когда она так вела себя со мной, я был готов пообещать все что угодно.

Итак, я наблюдал, как она вынула из бара все его содержимое, а потом пошла в город, встретиться со своим агентом.

Это, конечно же, ложь. Она могла снять трубку и позвонить ему отсюда. Так что она занята чем-то другим.

Например, пошла прямо к Лу Лейну и все ему рассказала. Могу себе представить: «Не волнуйся, милый, на этот раз мне пришлось уступить, чтобы он ничего не заподозрил. Но что такое три недели в Вегасе, когда у нас вся жизнь впереди?» И вот они вместе.

Нет, я не буду об этом думать. Я не должен думать об этом, есть другие вещи, более приятные.

Поэтому я взял бутылку. Ту, о которой она не знала, когда опустошала бар, ту, которую я припрятал в подвале.

Я больше не собираюсь нервничать. Она не будет указывать мне, что делать. Немного выпью, немного прогуляюсь. Вот и все.

Я свободен. Меня ничто не связывает.

Позже.

Она разбила бутылку.

Она вошла, увидела меня, выхватила у меня бутылку и разбила. Я знаю, что она вне себя, она убежала на кухню и хлопнула дверью. Почему именно на кухню?

Там параллельный телефон.