Смотритель

Здесь жил Том Тауэрс, успешно служа десятой музе, которая ныне покровительствует прессе. Однако не следует думать, будто его апартаменты были голыми и неуютными, как конторы его соседей-юристов. Четыре стула, шкаф, наполовину пустой, наполовину заполненный бумагами, обои тусклой зелёной бязи, старый конторский стол и его пембрукский собрат [41] на шатких ножках, спиртовка для приготовления кофе и омаров, жаровня для хлеба и бараньих отбивных — такие удобства не устраивали Тома Тауэрса. Он занимал четыре комнаты на первом этаже, каждая из которых была обставлена если не с великолепием, то с комфортом Стаффорд-хауса[42]. Здесь было всё, что искусство и наука добавили к роскоши современной жизни. Комнату, где обычно сидел хозяин, обрамляли книжные шкафы с тщательно подобранной библиотекой; тут не было ни одного тома, который не заслуживал бы своего места в собрании утончённостью слога и красотой переплёта; хорошенькая складная лесенка в углу доказывала, что книги даже с верхних полок предназначались для чтения. Во всей комнате было лишь два предмета искусства. Первый, великолепный бюст Роберта Пиля работы Пауэра, свидетельствовал о политических взглядах нашего друга; вторая — исключительно длинная фигура молящейся — так же явственно говорил о его излюбленной живописной школе. Картина эта, кисти Милле [43], не висела, как обычно вешают картины, ибо в комнате не было и одного свободного дюйма стены, но располагалась на собственной подставке; на этом пьедестале, обрамлённая и застеклённая, стояла молитвенная особа, глядя на лилию пристальным взглядом, каким до неё никто и ни на что не глядел.

Наши современные художники, которых мы называем прерафаэлитами, вернулись не только к манере, но и к сюжетам ранних живописцев. Их упорство заслуживает высочайших похвал; они сумели встать вровень с мастерами, у которых черпают вдохновение, а некоторые нынешние картины и впрямь несравненны. Однако поразительно, в какие ошибки впадают эти художники в том, что касается сюжетов. Их не устраивают старые композиции: Себастьян, утыканный стрелами, Луция с глазами на блюде, Лаврентий с решёткой, Дева Мария с двумя мальчиками. Увы, их новшества оставляют желать лучшего. Как правило, не следует рисовать фигуру в позе, которую человек не может сколько-нибудь долго сохранять. Кроткое терпение святого Себастьяна, молитвенное исступление Иоанна Крестителя в пустыне, материнская любовь Девы — чувства, естественно выражаемые статичной позой, а вот особа с деревянной спиной и согнутой шеей, глядящая на цветок, наводит лишь на мысль о безысходной боли.

Глядя на комнату, легко было увидеть, что Том Тауэрс — сибарит, хоть и далеко не праздный. Он допивал последнюю чашку чая, плывя в океане разложенных вокруг газет, когда ливрейный мальчик-слуга принёс карточку Джона Болда. Мальчик этот никогда не знал, дома ли хозяин, но часто знал, что того дома нет: Том Тауэрс принимал не всегда и не всякого. В данном случае, повертев карточку в руках, он знаком дал слуге понять, что видим; посему парадную дверь отперли и нашего друга впустили.