Смотрители

– Я устал быть один. Боюсь, что когда-нибудь обрету безумие в этой вечной тишине. Это тяжело – переживать одиночество длительностью в года. Я поражён, почему до сих пор мой параноик внутри не свёл меня с ума. Я начал бояться каждого шороха, которого могло и не существовать… Паранойя гложет меня даже сейчас. В глубине души я ч-чувствую, что всё это было зря, что вы уничтожите меня и всё то, ради чего меня сюда направили, что мои мучения были напрасны… Знаете, ненавижу этот салатово-зелёный цвет, который ассоциируется у меня с паранойей. Она, как слизь, проникает через уши и глаза в мой разум, вызывая вязкое, липкое чувство постоянной тревоги и страха. Даже врагу не пожелаю постоянно испытывать подобное, пусть и возникает она вспышками. И ладно бы этот вечный страх никак не отражался на мне, но нет же – мне постоянно снятся кошмары, в которых я либо погибаю, либо наблюдаю страдания некогда дорогих мне людей; уверен, что когда-нибудь всё же свихнусь.

– Измучился совсем? – С сарказмом спросил Он.

Как-то неприятно Смотритель усмехнулся. – “В мучениях наша сила” – говорили они. “В страхе покой обретём… Или умрём.” – отвечали мы. Помню эти слова, будто в бреду… Странно это всё… Мне надо пройтись. Неуютно как-то.

– Но мы же немного поговорили. – Как-то жалобно уронила она.

– Non multa, sed multum. Немного, но о многом. Учите латынь, господа, ведь никто с вами на иных языках разговаривать в Аду не будет.

– Ха, видишь, не я один такой. – С каким-то странным весельем обратился Он к Ней.

– Не ты один, – Говорит Смотритель, – но сомневаюсь, что у тебя есть синдром, если говорить крайне научным языком, деперсонализации-дереализации.

– Что это? – Спросили они одновременно.

– Не знаю определения, но для меня мир иногда становится как бы вдали, он блеклый, тусклый, а я смотрю как будто не из своего тела, при этом заурядные и рутинные дела могу продолжать на автомате, даже говорить. Не особо нравится мне этот защитный механизм, ведь меня выбивает из колеи даже тогда, когда я просто, например, иду. Помню, отключило меня однажды, когда я шёл по улице в те стародавние времена до Секторов, и не мог понять, что со мной произошло и почему смотрю как бы “не со своей позиции”, почему мир такой серый и отдалённый. Ощущение, будто бы глаза где-то очень глубоко в черепе. Я тогда резко ещё остановился. Это происходило… какое-то время.

– Я почему-то уверен, что у тебя букет болячек не из одного цветочка.

– Да. Деперсонализация является симптомом многих психических расстройств, в том числе панического расстройства. Неприятная штука. Ты можешь сидеть даже в самом безопасном месте, но вдруг начинает очень быстро биться сердце, пульс сильно повышается, дышишь всё тяжелее, иногда намертво сжимается челюсть, всё начинает вдруг давить, даже обычные стены. Это как момент в фильме, в котором идёшь по тёмному коридору, осознавая, что там, в конце, в белом и ярком свету стоит убийца, ты хочешь сбежать, телом и мыслями срываешься с места, но продолжаешь стоять на месте. Не засекал, сколько такое длится, но думаю, что от нескольких минут до часа. Ненавижу иногда самого себя за то, что довёл до подобного.

– Что же случилось, раз у вас столько расстройств? – Интересуется Она.

– Тебе лучше не знать. Так или иначе, нам всем нужно развеяться, особенно вам.

– А не начнёте ли вы голодать, раз освободили нас? Не потесним, не обедним ли вас?

– Как я могу говорить о голоде, если никогда не голодал? Какое моральное право имею говорить о бедности, если не знаю, что это такое? Как я смею упоминать Смерть, если ни разу не видел её в глаза? Что я могу знать о печали, если никто из моих родных не умирал у меня на руках? Есть ли у меня хоть толика разрешения жаловаться, если я никогда не испытывал жалости? Я почему-то сомневаюсь, что когда-нибудь посмею пожалеть себя, не люблю ныть.

– Простите, что заставляю вспоминать о вашей боли, но ведь мне… нам интересно, что с вами происходит.

– …Боль вечна во мне, воспоминания всегда возвращаются. Она почему-то усиливается, если я смеюсь или плачу. Тем не менее, уверяю вас, что мысленно я всегда улыбаюсь. Так хоть я могу перебить былую память.

– И вы никак не пытаетесь исправить, излечить свои болезни? Глупо.

– А вы никак не воскрешаете трупы? Тупо… Кто-то же здесь ещё есть. – Смотритель стал оглядываться. – Я чувствую чей-то недобрый взгляд на мне. Снова… Что-то… Берёт верх. Говорю же: мне нужно пройтись… – Проговаривал он совсем тихо, как бы в бреду, немного нагнувшись и обхватив голову руками, будто пытаясь закрыть себя от натиска убивающих, губительных, или как минимум неприятных мыслей.

– Что с вами? – С некоторым удивлением вопрошала она.

– Я… Мне нужно всё исправить… Исправить свою страшную ошибку… Исцелиться… Простите… – Всё с большим страхом в голосе томительно долго мямлил Смотритель. Вдруг он выбежал из комнаты с безумными глазами и ярко выражающим его состояние ртом.

Вдруг Он нервно засмеялся.

– Ха, я же говорил, что мы скоро умрём! – С какой-то поразительной и заразительной радостью прокричал он.