Смотрю на тебя

Мы всегда были рядом, даже когда не были рядом — стоило протянуть руку и набрать номер. Если кому-то из нас хотелось поболтать или поделиться переживаниями, другой оставлял любые дела — друг для друга мы оставались важнее всего на свете. Если хотелось более близкого контакта, мы встречались и проводили время вдвоём, наслаждаясь общностью душ и восторгом, который дарили нам наши жадные до плотских радостей и по-прежнему влюблённые одно в другое тела.

Именно тогда я начала понимать, как важно, чтобы душа и тело оставались в уважении и гармони друг с другом. Только так, уверена я, можно испытать… можно вместить в себя истинную любовь — глубокую, многогранную и всепоглощающую. Любовь-с-6ольшой-буквыг а не то, что называется этим словом очень часто: привязанность супругов, основанная на общем доме, детях, материальной зависимости, забота о том, чтобы объект этой самой любви был сыт и одет — ведь всё это само по себе ещё не есть любовь, это всего лишь социумные завязки, основанные на инстинктах, рефлексах, и закреплённые стереотипами и кодексами.

Однажды я спросила Инну, что для неё есть секс, кроме исполнения Божьего наказа «размножайтесь». Является ли это для них с мужем проявлением любви и источником наслаждения.

Её ответ поверг меня в уныние. Не так тот факт, что бедная Инна лишает себя огромной радости, богом подаренной нам, людям — как внезапное осознание сходства церкви, руководимой религией, с любой другой человеческой организацией, руководимой идеологией.

Прежде я понимала религию как выражение присущих человечеству романтических идей, а церковь как их обитель и пристанище для тех, кто проповедует эти идеи или сочувствует им.

Но тут меня осенило: церковь, как и любая регламентированная общность, это аппарат манипулирования. Всякая идеология первым делом расставляет флажки: туда можно, а туда нельзя. Подчиняешься — ты наш, не подчиняешься — камнями забьём, на костре сожжём, или, в лучшем случае, изгоним, отлучим. Разделяй и властвуй, одним словом! Та же политика, только с идеалистической подоплёкой.

Из её сбивчивого ответа я поняла, что несвобода, на которую обрекает тебя принадлежность к церкви, пожалуй, пострашнее несвободы в каком-либо тоталитарном режиме — ведь за неподчинение церкви тебя лишат не просто жизни. Тебя лишат вечной жизни! А для верующего ничего ужасней быть не может. Страх — вот чем берёт церковь! И бедная Инна, а с нею и бесчисленное множество других запуганных, не позволяют себе даже размышлять, правы ли пастыри и проповедники, внушающие им то или иное — ведь они наместники бога на земле!

Но как же при этой несвободе — в кандалах и колодках не только на ногах и руках, но и на сознании и духе — как быть с тем, что «Бог добрый», что Он — «есть любовь»? Что-то не вяжется всё это в единую картину! Может, понятия «Бог» и «церковь» — вовсе не синонимичны?… Так же, как «вера» и «религия»?

Я осознавала, что этот и подобные вопросы будут волновать и интересовать меня всю оставшуюся жизнь. И что та свобода, которая приходит через познание истины, как говорил Христос, она где-то совсем в других сферах водится — только не в организации под названием «церковь». И искать её — эту свободу — нужно, скорей всего, там, где обитает истина. С большой буквы Истина, а не зарегламентированные догмы и постулаты, которыми религиозные идеологи кормят неискушённые умы и души.

С чего я начала?… Ах, да — с души и тела.

Наши тела и души находились в полной гармонии. После первого испытания наших чувств, после осознания каждым из нас нашей неразрывности мы перешли в новую стадию… скорей, поднялись на новую ступень отношений.

Мы не скрывали друг от друга своих фантазий, и не держали друг друга на поводке. Любовь, незамутнённая ревностью, безоговорочное доверие и полная свобода хранили нас от неврозов, результатом которых всегда бывает одно: саморазрушение и разрушение всего и вся вокруг.

Мы много говорили об этом с Антоном, зацепившись обычно за мысль о том, что столько лет мы вместе, и нам по-прежнему хорошо. А Инна всё твердит о грехе, в котором мы, якобы, живём, не поставив штампа о принадлежности одного другому в паспортах и «изменяя» друг другу. Сколько раз я говорила Инне, что нам нравится в любви жить, а не в браке. И кто только такое слово придумал для обозначения семейных уз!.. Опять же — уз, узы! Семейные путы, оковы. Брачные цепи…

Так что такое брак? Брак это такое же орудие угнетения человека человеком, порождённое цивилизацией, как и рабовладение. Только от прямого владения личностью человечество в основном уже отреклось, а вот пережитки остались — в форме гражданства с пропиской, например, или брачных союзов. Другое дело, что в это рабство многие уходят добровольно — за гарантиями, так сказать.

Для чего некоторым нужен штамп в паспорте?