Смотрю, слушаю...

Приехали — точно: стоят все транспортеры, грузовики; колхозники на ворохах зерна, в кузовах, некоторые и на весовую взобрались. А среди тока, как карусель, носятся, взявшись за руки, разнаряженные артисты…

У председателя дух перехватило. Глядь, глядь — на небо: пока вроде ничего, но кто знает, что через минуту будет!.. Нашел бригадира. Тот развалился на линейке, как боров, усы покручивает, старый хрыч, глаза пялит!..

— Это что такое? Кто разрешил?

Бригадир подхватился:

— Так вы ж сами… Своими глазами подпись видел…

— Ах, злодеи! — Игнатий Игнатьевич вцепился глазами в Мишечкина, который стоял на весах, на самом видном месте, и, рассыпая по мехам золотые кудри, вовсю наяривал на аккордеоне. — Всех, мот, вокруг пальца обвел!

— Девчата! Девчата! Глядите, сам председатель приехал концерт смотреть! И с ним все начальство! — прыснул кто-то рядом.

Игнатий Игнатьевич глянул — Маруська, Васькина жинка. «Как он только терпит такую! Змея, а не баба!» — подумал Игнатий Игнатьевич и совсем расстроился, увидев артистку с накрашенными губами: она встала на весы, рядом с Мишечкиным, и запела про веселую пшеницу.

«Пропал урожай!»

— Глядите! Глядите, девчата! И председатель хлопает! — прыснула Маруся. — Видно, тоже нравится!

Игнатий Игнатьевич только сейчас заметил, что хлопает, и не знал, куда себя деть: «Ну, баба! Часа б с такой не жил!»

На току все смешалось. И приезжие, и колхозники пели о каких-то геологах. У председателя рябило в глазах, он чуть не плакал и не сознавал, что все уже начали работать.

Подошел Мишечкин с лопатой.

— Вы уж извините, Игнатий Игнатьевич. Заплатили по сорок, так мы час и выступали. Совестно иначе, понимаете?

Игнатий Игнатьевич отвернулся в отчаянии, тоже взял лопату, стал бросать зерно на двинувшуюся ленту транспортера.

— Гляньте, гляньте, девчата! Председатель лопатой ворочает! Сроду такого не было!

— Вот это концерт! — смеялись на току.

«Ой, баба! — мучился Игнатий Игнатьевич. — Нужно-таки Ваське сказать, чтобы хвоста подкрутил!»

Машины подходили и отходили. Председатель вспотел, но действовал лопатой все быстрее и как бы прислушивался к себе. «А ведь и правда, давно я работал руками. Уж и не припомню когда. Кажется, последний раз, еще когда был студентом, на практике…» Огляделся — рядом шуровали заместители, бригадир, счетные работники.

— Товарищ Мишечкин! А махнем-ка и в другие бригады! — сказал председатель. И поразился тому, что сказал. Но отступать уже было нельзя: у него слово твердое!

«Волга» то обгоняла автобус, то отставала. Игнатий Игнатьевич ловил себя на том, что ему очень уж хочется пересесть к артистам, попеть с ними, но в этом он даже себе боялся признаться. По сторонам, в золотистом мареве, каруселью летели блескучие, напоминавшие клавиши аккордеона, валки. На горизонте вырисовывался комбайн. Игнатию Игнатьевичу казалось, что никогда он еще не видел такого неба, такой степи…

Смотрю, слушаю…

Соревнование со строителями…

Заложили дом напротив нашего. Я задумал, глядя в окно: «Буду соревноваться со строителями. Они закончат первый этаж, я — первую главу. Они — второй, я — вторую… Они будут сдавать дом, я повесть сдам…»

Задумал так и — за дело. Да не успел как следует освоиться за столом, гляжу: уже первый этаж вывели…

— Как это у вас получается?..

— Что? — не понял меня бригадир, белобрысый паренек, к которому я обратился.

— Быстро так!

— А! — засмеялся парень. И показал рукой вверх, где работала черноглазая девушка. — А вот с такими подружками разве можно иначе?..

Отдыхая, я уже больше глядел на каменщицу. Не девушка, мечта! Кладет кирпичи, как блинцы печет… Неплохо бы с такой познакомиться!..

Ну, думаю, ладно, пусть пока на одну главу — на этаж — отстаю. Зато обскачу, когда отделочные работы начнут.

Но вот и второй этаж вывели, а у меня несколько исчерканных страниц…

Да разве за ними угонишься, за строителями?.. И вообще разве угонишься за жизнью?..

Едешь на работу, видишь: фундамент заложили где-нибудь на пустыре. Едешь с работы, глядь: дом стоит! Многоэтажный. Глазастый. Да еще и разрисованный: голубь в руке во всю стену… А через неделю-две — улица на пустыре!

Уезжаешь в командировку, видишь домишки, старые, за заборами. Возвращаешься — что за чудо? — вместо тех домишек — пятиэтажные, девятиэтажные… Даже заблудишься, добираясь домой!

На столе у меня — смотреть нечего, а новый дом, напротив нашего, заселяется… Такая тоска и такая радость — слезы душат!.. Но что это?.. Никак вселяются и мои знакомые строители?..

Опрометью сбегаю вниз. Так и есть: та каменщица и тот бригадир!..

— Поженились?

— А как же? Разве можно упускать таких девчат? — смеется парень. — А вы?

— Да разве за вами угонишься!

…Как бы мне хотелось вот так, как строители, делать людям доброе! И так же быстро и счастливо!..

Бабушка

Худенькая, высохшая вся, одни мощи. А встает чуть свет — еще все спят — и весь день на ногах: перемоет полы, на стол приготовит, тюкает до заката в огороде сточенной до держака тяпкой, под которую лезут нахальные хохлатки…

— Отдохнули бы, мама.

— Отдохну… Скоро вволюшку отдохну…