Смута

— На этом предлагаю завершить сегодняшнее заседание Совета, — поморщившись, подытожил я и поднялся с места. Бросил мрачный взгляд на канцлера и министра.

— Итак, господа, жду от каждого из вас полнейшего подробного отчета со всеми доказательствами. Вы же понимаете, то, что вы тут сегодня наговорили, тянет на государственную измену. Но бросаться пустыми обвинениями я не позволю! Так что, я жду, и мое терпение не безгранично.

Коротко поклонившись всем присутствующим, с затаенным дыханием ожидавшим развязки конфликта двух матерых политиков, я вышел за дверь, с недоумением размышляя о том, какая муха их укусила.

* * *

По дворцу Валентин Михайлович несся, все больше распаляясь от злости. Эти бесконечные нападки и придирки Громова совсем выбивали его из колеи. Каждый раз он находил, к чему придраться, но в последние дни стал просто невыносим, срываясь по поводу и без. Создавалось ощущение, что если министр скажет- черное, канцлер с пеной у рта будет доказывать, что это белое.

Всего лишь пару дней назад усердные поиски Петра дали свой результат. К своему ужасу, Валентин Михайлович убедился, что совершенно не знал своего сына. Под сочувственными взглядами братьев по ложе он, стремительно бледнея, изучал бумаги, в которых сухим канцелярским языком была описана история нравственного падения Петра… Взяв за основу некоторую слабость отца ко всему европейскому, в частности, английскому, сын пошел гораздо дальше, примерив на себя неприглядную роль шпиона… Хватаясь за грудь, в которой разгоралось жгучее пламя скорби, князь шаг за шагом проследил путь Петра в тот злополучный день и закрыл глаза, отказываясь верить в последние строки. Мёртв… Самым тяжким было осознание, что такая участь была куда лучше той, что ожидала бы предателя после поимки. Ушёл он без мучений и позора, оставив их на долю несчастного отца…

После страшного открытия Тараканов — старший стал рассеянным, отрешенным от всего внешнего, каждую свободную минуту мучительно размышляя, где он ошибся в воспитании сына, принимая весь груз вины на себя… А сегодня, после очередного выпада канцлера, словно прорвался болезненный нарыв в душе. Свою скорбь, гнев, разочарование князь выплеснул в схватке с Громовым. И подсознательно он даже надеялся на продолжение этого поединка…

Все еще прокручивая в голове все сказанное вслух на заседании Совета, он не сразу отреагировал на голос, что окликнул его по имени, а когда все же оглянулся, на него с ненавистью в светлых глазах смотрел Громов.

— Вы чего-то не договорили, князь? — воинственно поинтересовался министр, внутренне напрягшись. — Я задумался и не услышал вашего голоса.

— Мой голос слышен даже за пределами Империи, но почему-то его не могут расслышать во дворце. Может, пора вновь продемонстрировать всем тугим на ухо, что древнейший род нисколько не растерял своей силы?! — уже не стесняясь, в полный голос едко вопросил канцлер, гневно сверкнув глазами.

— Полно вам ссориться, господа, — из-за широкой спины Громова показалась не замеченная ранее обоими мужчинами Маргарет в сопровождении ручной дикарки императора. — Вам, глубокоуважаемый Владимир Алексеевич, стоило бы быть немного терпимее к отцу, что недавно трагически потерял сына.

— Уважаемому Валентину Михайловичу стоило бы благодарить бога, что он его потерял прежде, чем мы его нашли, — надменно отозвался тот.

— Вам известно о смерти моего сына, Выше Величество?! Но откуда?! — злость на канцлера в глазах Тараканова сменилась жалкой растерянностью.

— Конечно, известно. Понимаете, Валентин Михайлович, я при этом присутствовала. Увы, но жалкий был человек, если честно… Разбираться с ним лично я сочла ниже своего достоинства. Достаточно было моей служанки… — бросив быстрый взгляд на бесстрастно молчащую Тэйни, императрица преувеличенно тяжело вздохнула. — Возможно, согласно правилам хорошего тона, мне стоило бы выразить вам соболезнования… Но я не хочу кривить душой и лучше поздравлю вас с тем, что вы так удачно вышли сухим из воды! Ведь, кто знает, что показало бы расследование? Как говорят у вас в России — яблочко от яблоньки недалеко падает?

Кровь резко прилила к щекам князя Тараканова. Смерть сына, да и известие о том, что он стал предателем, сломали что-то в нем, но, каким бы мальчик ни был, позволять вот так глумиться над его памятью?! Невозможно! Бросив взгляд на слабую улыбку императрицы, на торжествующий вид Громова, он ощутил, что все происходящее имеет подоплеку, что нет ни одного слова, оброненного без тщательного предварительного обдумывания… Но резко подскочившее давление совершенно спутало мысли, затмило разум, лишая способности рассуждать здраво… Привычно призвав эфир, что бы немного охладить свою голову и обрести возможность логически мыслить, министр услышал неожиданный тревожный вскрик императрицы, а потом его грудь прострелило острой, нестерпимой болью… И тьма приняла его в свои мягкие объятия…

* * *