Смута

Комиссар Жадов засмеялся тоже; однако губы Ирины Ивановны Шульц остались плотно сжатыми.

— Сейчас наши товарищи в Москве, Киеве, Варшаве, Нижнем, Казани, Астрахани и иных городах — вплоть до Владивостока! — берут власть в свои руки. И, хотя контрреволюция, хотя старый мир, буржуи и помещики, озверевшее офицерьё ещё наверняка попытаются бросить нам вызов — у них ничего не выйдет. А карающая длань революции будет беспощадна!

Бурные аплодисменты. Долгие, несмолкающие, переходящие в овацию.

Ирина Ивановна хлопала со всеми вместе.

Глава III.2

На следующий день и впрямь во всех газетах — которые ничем не отличались друг от друга — появились напечатанный аршинными буквами «Манифест об отречении от престола», причём опубликовали даже фотографии машинописного текста с размашистой подписью «бывшего царя» и каллиграфической — «бывшего министра двора».

А отряд комиссара Жадова, не теряя времени, занимал банки, выставлял охрану, «не допуская разбазаривания и расхищения принадлежащих трудовому народу ценностей». Денежное обращение пока что не отменялось, объявлено было, что «старые деньги» останутся в ходу «пока не появятся новые, социалистические, советские дензнаки». Размен на золото был, само собой, прекращён.

Германские войска и в самом деле, соблюдая порядок, отходили из города. По пусти, в строгом же порядке, проводились das Beschlagnahme — то бишь конфискации содержимого богатых магазинов на центральных улицах, ещё остававшихся неразграбленными.

Из Русско-Азиатского коммерческого банка, что на Екатерининском канале неподалеку от Спаса на Крови, который охранял отряд Жадова, несколько деловитых молодых людей в кожаных куртках и вооружённых до зубов, вынесли изрядную сумму в золотых империалах и полуимпериалах. Вместе с ними явилась и целая делегация германских офицеров, коим эта сумма и была вручена — под роспись.

— Это что ж такое?! — не выдержал комиссар под неодобрительное ворчание своих бойцов. — Достояние трудового народа — а вы его немцам?! Кайзеру?

— Спокойнее, товарищ Жадов, — хладнокровно отозвался один из молодчиков в кожаной куртке. Был он росл, плечист, взгляд внимательный, цепкий. — Это в порядке интернациональной помощи. Германские товарищи нам очень помогли.

— Вы им контрибуцию платите, что ли? — не мог утихомириться Жадов. Ирина Ивановна положила руку ему на локоть.

— Какую ещё «контрибуцию», товарищ? Сказано же — интернациональная помощь! Благодаря германским добровольцам был свергнут кровавый царский режим!.. А Россия у нас богатая. Золота много, не обеднеем.

— А… — дернулся было Жадов, но Ирина Ивановна внезапно обняла его за плечи, проговорив сладким голоском негромко, но так, чтобы слышали явившиеся за золотом «товарищи»:

— Дорогой, не спорь. Так надо. Для блага революции.

— Верно, комиссар, твоя женщина говорит, — усмехнулся молодчик в коже. — Именно что «так надо». Для блага революции.

Михаил Жадов мрачно молчал.

Немецкие офицеры и сопровождавшие их отбыли восвояси, а комиссар резко повернулся к Ирине Ивановне:

— Товарищ Ирина… — взгляд его вспыхнул радостью.

— Товарищ Михаил! — его не успевшее начаться излияние прервало выразительное постукивание ботика. — Место и время боя надо выбирать с умом, а не бросаться грудью на пулемёты, как вы сейчас. Это же явно люди самого Благоева; тут и впрямь большая политика. Немцы нам помогли. И слава Богу, что можно им дать в зубы сколько-то золотых и они — жадные, алчные типы! — в него вцепятся и уйдут. Когда поймут, как мы их провели, спохватятся, да поздно будет.

Комиссар заметно увял.

— Мне нужно было вас остановить, — уже мягче сказала Ирина Ивановна. — Простите, что пришлось… вот так вот. Но иначе, боюсь, вы бы меня не послушались.

Жадов вздохнул. Потом встряхнулся, сообразив, что на них пялится изрядная часть отряда.

— Ну, чего встали, товарищи пролетарии? — рыкнул он. — Все ячейки богатеев в хранилище уже вскрыты?

Бойцы задвигались, но как-то смущённо.

— Дык, товарищ комиссар… у вас-то лучше всех получалось!

Товарищ комиссар хмыкнул.

— Эх, босота безрукая! Ну как вот с вами мировую революцию вершить?.. Ничего без меня не могут!

— А почему именно без вас, товарищ Михаил?

— Так ведь я, товарищ Ирина, был слесарем. Ну, как «был», и есть, само собой. Слесарь-инструментальщик, высшая категория, Путиловский завод. Вот потому-то я эти ячейки вскрыть могу, а бойцы мои — нет. Они, конечно, хорошие, и за дело революции умрут, не дрогнув, но вот с квалификацией у них не очень, признаю. Не давало им прогнившее самодержавие образования…

— Тогда идёмте, — твёрдо сказала Ирина Ивановна, — опись будем составлять. Чтобы ни одна побрякушка не пропала! Всё должно послужить великому делу освобождения рабочего класса!

Михаил помолчал, потёр переносицу, замялся, словно собираясь с духом.