Смута

— Вот поистине, товарищ Ирина, как попы б сказали — сам Бог вас нам послал. И бойцы вас любят, и слушают. И говорите вы всё правильно. И рядом с вами… тоже… ну, стараешься… — он совсем смутился. — Стараешься лучше стать, вот. Вот гляжу на вас, и понимаю — ни одна брошка, ни один камешек даже самый завалящий у вас к рукам не пристанет. Опись составите и будет она самой полной и верной, вернее, небось, чем у самого банка… — он покраснел, совсем замялся, умолк.

Ирина Ивановна улыбнулась.

— Ну, товарищ Михаил, вы преувеличиваете. Можно подумать, вы б эти брошки по карманам рассовывать бы стали!

— Может, и не стал, — не принял шутливый тон комиссар. — А, может, и дёрнул бы нечистый. Как товарищ Благоев говорит — «буржуазные пережитки в сознании». Вдруг да и сунул бы. Правда… правда… — голос его упал до шёпота, — признаюсь… ну… разве чтобы вам подарить…

Последние слова не услыхал никто, кроме самой товарища Шульц.

Ирина Ивановна вздохнула.

— Что? — выдавил комиссар. — Вот, как на духу, признаюсь… как увидел вас, Ирина Ивановна, Христом-Богом клянусь, всё внутри как перевернулось… Об одном мечтаю, честное слово — чтобы слова те ласковые, вы б мне взаправду бы сказали… а не чтоб остановить…

— Товарищ Михаил… Миша… — так же тихо ответила Ирина Ивановна, и в голосе её была самая настоящая, самая искренняя печаль. — Ну сами посудите, как же я возьму что-то, зная, что оно — неправедное? Зачем мне такое? От чистого сердца, честно заработанное — оно ведь совсем другое. Не должно оно быть дорогим, честным должно быть. А побрякушки эти… кровью они политы, кровью да пóтом — к чему они мне?

— Светлый вы человек, Ирина Ивановна, — вздохнул Жадов. — Воистину, вот таким, как вы, новый мир и строить.

— Все вместе будем строить, — решительно сказала Ирина Ивановна. — Без деления на чистых и нечистых, светлых или тёмных. Всем народом навалимся и сдюжим!

— Конечно, сдюжим! — кивнул Жадов. — Вот только… Вот как бы нам…

— Не станем пока говорить об этом, товарищ Михаил. — Пока не станет.

— Пока? — по-детски обрадовался комиссар.

— Да, — кивнула Ирина Ивановна. — Пока. А теперь идёмте, ячейки сами себя не вскроют и ценности сами себя не опишут.

Через день отряд комиссара Жадова оставался всё в той же позиции — охраняя опустевшее здание банка. Сам банк — как и остальные — уже национализировали, первым же декретом нового правительства, Центрального Исполнительного Комитета, бывшие конторские работники на местах не появлялись.

Объявлено было о трудовой повинности «бывших эксплуататорских классов», о введении карточек на продукты питания, «для обеспечения угнетённых рабочих масс хлебом по твёрдым ценам», но при этом, как ни странно, оставлены были в неприкосновенности частные заведения, коим лишь вменили в обязанность отпускать товар прежде всего «в пределах отпущенных по карточкам нормативов», а остальное — «по свободным ценам с уплатой соответствующих налогов».

Ирина Ивановна как раз объясняла бойцам своего — уже своего! — отряда суть «текущего момента», когда от дверей банка послышался какой-то шум, потом раздалось уставное «стой, кто идет!» часового.

Вышколенные бойцы разом вскочили «в ружьё», комиссар схватился за маузер, Ирина Ивановна — за свой «люгер».

Они подбежали ко входу. Тут была возведена настоящая баррикада, плотно уложенные мешки с песком, да не просто так, а с бойницами, и солдаты Жадова дружно щелкнули затворами — на всякий случай.

— Идёт зампредседателя Петросовета Благоев! — донеслось с улицы приглушённое.

— Ничего не знаю, пароль! — гаркнул часовой.

Жадов с Ириной Ивановной поспешно выскочили наружу.

Там урчали три автомотора — помпезный «роллс-ройс» и два руссобалтовских грузовика, доверху набитые вооружёнными людьми, по большей части — балтийскими матросами в чёрных бушлатах, но среди них затесалась и дюжина крепких молодых парней в кожаных куртках.

И верно — на сиденьи «роллс-ройса» рядом с водителем оказался сам товарищ Благоев, на заднем — ещё трое каких-то деятелей, Ирина Ивановна не сомневалась, что видела их в Таврическом дворце.

— Спокойнее, спокойнее, боец, — благодушно втолковывал зампред Петросовета наставившему на него штык часовому. — Хвалю за революционную бдительность, но откуда ж мне пароль-то знать, коль твой комиссар мне его сообщить не удосужился?

— Товарищ Благоев! — подоспел Жадов. — Простите моего бойца, он выполнял моё распоряжение… Отставить! Вольно! — это было уже часовому.

— Всё правильно, товарищ, всё верно, бдительность должна быть на высоте, — Благоев спустился с подножки. — Ну, показывайте своё хозяйство, комиссар!..

— Товарищ зампред Петросовета, докладываю — банк полностью проинвентаризован, звонкая монета пересчитана, наличности кредитными билетами складирована, индивидуальные ячейки вскрыты, ценности собраны, описаны и помещены в сейфовое хранилище под надёжной охраной!

— Прекрасно! — одобрил Благоев, входя в просторный вестибюль. — Какие у вас чистота и порядок! А то к другим зайдешь — все перебито, переломано, даже фикусы в кадках разбили… фикусы-то чем провинились? Они трудовому народу полезны тоже!