Смута

— Да кто ж ещё мог такую машину прямо в корпусе построить? Федь, ну ты что, в самом деле?

— Да я ничего, — уныло ответил тот. И в самом деле, чего он? Сам ведь уже почти убедил себя, что не может быть Илья Андреевич человеком их времени, что явился он в него извне — а теперь чего-то вдруг заколебался. — Но всё-таки, Петь, нужно доказательство, настоящее, железное…

— Мы ему скажем, — убеждённо заявил Ниткин. — Это и будет доказательство, настоящее, железное, какое хочешь.

— Ага, а он скажет — ничего не знаю, ничего не ведаю, о чём вы, кадеты, надо вам в душ этого, как его, Шор… Шур…

— Шарко. Состоит в обливании подверженного истерии пациента…

— Да хватит тебе, всезнайка! Зине это рассказывай! — Федя даже обиделся, и Петя, покраснев, сразу же принялся извиняться и каяться.

— В общем, а если откажется?

— Не откажется, — подумав, сказал Петя. — Мы ж там были. Он же поговорить наверняка захочет.

Федю это, надо признаться, ничуть не убедило, но аргументы кончились и у него.

Лёвка Бобровский кидал на них взгляды, где, по витиеватому выражению Пети, «подозрительность только что по щекам не стекала», но ничего не говорил.

Илья Андреевич Положинцев остался лежать в лазарете, своим чередом шли уроки и катились дни, а Фёдор, раз уж поговорить с учителем физики всё равно было невозможно, решил «взяться», как порой выражалась мама, за сестру Веру.

После их городского приключения старшая из детей Солоновых изрядно напугала и маму, и нянюшку, погрузившись в беспричинную меланхолию. Меланхолия эта весьма тревожила Анну Степановну, но традиционным средствам — походу по модным лавкам — отчего-то не поддавалась.

В ближайший же отпуск Фёдор загнал сестру в угол — пока мама с няней и Надей хлопотали в столовой, накрывая на стол. За окнами стоял студёный февраль, близилось Сретенье, а сама Вера во всём чёрном, будто вдова, похудевшая и осунувшаяся, вяло отбивалась от Фединых наскоков.

— Да не вижу я их никого!.. Да, совсем-совсем никого! Ни там, ни там!

— Вот что, — вполголоса сказал сестре Фёдор, — я тут подумал, подумал… надо этим твоим эсдекам побег постараться устроить. Ну, чтобы у них сомнений на твой счёт бы не возникло.

— Ух ты! — искренне изумилась Вера. — Побег!.. Это как же?

— Ну, как… — если бравый кадет и смутился, то лишь самую малость; Ник Картер с Натом Пинкертоном выручили и тут. — Отбить при перевозке! Или с фальшивым ордером в Дом предварительного заключения явиться!

— Умён ты, братец, не по годам, — фыркнула сестра. — Придумаешь же такое! Отбить!.. Кто отбивать-то станет? Или где мы тебе этот «фальшивый ордер» добудем?

— Где бы ни добыли, — упрямо сказал Федя, — а только, если достану — пойдёшь их освобождать? Ну, чтобы они бы в тебе не сомневались?

— Так побег, значит, не должен удаться?

— А ты как думаешь?

— Ну, конечно, не должен! — выпалила Вера. — Они ж бунтовщики!.. Куда хуже тех же бомбистов!.. Бомбисты в худшем случае один эшелон семёновский подорвут — а эти всю Россию под откос пустят!..

Это были верные слов. Иных Вера бы сейчас сказать и не могла.

— А отчего же ты своим в Охранное отделение знать не дашь? — самым невинным тоном закинул наживку Фёдор. — Глядишь, они бы тебе и с ордером помогли! А потом оставшихся на свободе смутьянов бы переловили!..

— Д-да, — голос у сестры дрогнул. — П-переловили бы…

— Ну вот! Их всех — в Сибирь, и никто тебя не тронет. Ты-то чиста!.. Рисковала ради них всем!..

— Да погоди, погоди, — кое-как отговаривалась Вера, — экий ты быстрый! Всё уже решил и всех по сибирям распихал…

— Я б их вообще… — мрачно сказал Федя. — Чтоб никто из них мою б сестру не пугал!

Вера слабо улыбнулась.

— Что б я без тебя делала, защитник…

И — словно закончила разговор.

А Фёдор Солонов пошёл думать. И спросить себя — а что бы сказал Илья Андреевич?

Да, вот что бы сказал?.. Сказал бы, что Вера просто притворяется, и никого в Охранном она знать не знает, а просто пытается усыпить его, Фёдора, подозрения. Играть сестра и впрямь может, а он, её брат… он бы и сам рад обмануться. Так хочется, чтобы Вера и впрямь не имела бы никакого отношения к смутьянам, а служила бы, как подобает Солоновым, России и Государю, верна присяге…

Ох, сомнения, сомнения, скребут на душе кошки, и даже котёнок Черномор, уж на что неразумный, а и то чует что-то, беспокоится, ходит кругом да около, мяучит… что-то будет? Вывезет ли кривая?..

Взгляд назад 2

Миновала Родительская суббота, настало Сретенье. Январь уступил место февралю, Илья Андреевич Положинцев поправлялся медленно и трудно. Сперва боялись тронуть и лежал он в корпусной больничке, но затем с величайшими предосторожностями раненого перевезли в Военно-медицинскую. Физику стал преподавать штабс-капитан Шубников, но его кадеты не любили. Был он молод, нервен, цеплялся в классе ко всякой мелочи и однажды даже ухитрился поставить Пете Ниткину «шесть» вместо неизменных «двенадцати» — «за слабую дисциплину и пререкания со старшим по званию».